История России знает уже немало примеров, когда добытые потом и кровью победы на поле боя оказывались поставлены под сомнение из-за нехватки решительности и желания «как-то договориться». Пожалуй, первое место по своим долгосрочным последствиям в этом списке прискорбных эпизодов занимает 1878 год.

Российская империя стремилась к черноморским проливам буквально с момента её создания. С точки зрения идеологии и философии освобождение древней православной столицы — Константинополя — было самой что ни на есть благородной целью. С точки зрения экономики и политики владение выходом из Чёрного моря в Средиземное качественно изменяло положение России на мировой арене. Наконец, по дороге мы неизбежно освобождали от турецкого ига христианские народы Балкан — что было не только важно в плане политики, но и однозначно являлось благим делом с позиции человечности.

В 1870-е годы на Балканах началось восстание христиан. Новые налоги стали «приятным бонусом» к традиционной для Османской империи коррупции и сделали жизнь невыносимой. К тому же у балканских христиан они ассоциировались с жестоким оккупационным режимом. В 1875 году в Герцеговине вспыхнуло восстание местных сербов, а затем оно со скоростью лесного пожара перекинулось на Боснию и Болгарию. Сербия и Черногория, независимые, но находившиеся под сильным влиянием турков, поддержали данное выступление.

Османские войска утопили его в крови. Однако по сравнению с прежними подобными историями этот бунт широко освещался в прессе, в том числе российской. В Европе ограничивались сбором пожертвований, а вот русские массово поехали в Болгарию и Сербию. Османы своей дикой жестокостью поставили на одну сторону всё русское общество: от офицеров-дворян до революционных демократов, независимо от политических убеждений. На Балканах воевал генерал Черняев — герой Туркестана, Николай Склифосовский; словом, равнодушных было мало, за турок не выступал никто.

Император Александр II не был в восторге от перспективы войны с Османской империей, однако на волне общего воодушевления русские всё же её начали.

Боевые действия шли тяжело. Форсирование Дуная, мучительная осада Плевны, великое и славное противостояние под Шипкой, жестокие полевые сражения под Телишем, Дубняком и на Кавказе — всё это сбило первоначальный энтузиазм, но придало мрачной решимости завершить начатое.

Перелом произошёл зимой 1877—1878 года. Турки предполагали, что Балканский хребет в это время года непроходим. Поэтому переход Балкан группировками генералов Гурко и Радецкого подействовал на них ошеломляюще.

Наибольший успех сопутствовал самому яркому из подчинённых Радецкого — Михаилу Скобелеву, «Белому генералу». Скобелев обошёл позиции османов на Шипкинском перевале и обрушился с тыла на армию Вессель-паши. После отчаянного кровопролитного боя турки были окружены и сложили оружие. В январе Скобелев и Гурко скорее разогнали, чем разбили ещё одну полевую армию у Пловдива.

13 января султан запросил перемирия. На следующий день из Лондона последовало официальное заявление: договор между Россией и Турцией должен быть утверждён европейскими державами. Русские сообщили, что не планируют занимать Босфор и Галлиполи.

Россия оставила себе пространство для манёвра — причём в буквальном смысле: переговоры не означали прекращения движения войск или военных действий.

Перед русскими стояло несколько серьёзных проблем. Скобелев имел очень мало артиллерии — через Балканы тяжёлые орудия просто не удалось перетащить. С патронами к винтовкам тоже начали возникать сложности — железнодорожная сеть осталась где-то далеко за спиной, и дотаскивать всё необходимое до авангардов нужно было гужевым транспортом; а армии 1878 года не наполеоновские — им требуется намного больше грузов.

России способствовал полный моральный надлом противника. Турецкие полевые силы несли тяжёлые потери от ударов наших, но убойные — от дезертирства. Маршрут русской армии между Балканским хребтом и Стамбулом был усеян трупами жертв мародёров и встречных расправ над османскими солдатами со стороны крестьян.

20 января Скобелев вломился в Адрианополь. Жители были готовы носить его на руках. Султан планировал эвакуироваться.

Остановить русскую атаку туркам было нечем.

Но в этот момент начали сказываться политические соображения.

22 января командующий всеми русскими силами великий князь Николай Николаевич двинулся к Стамбулу.

На подходах к городу к нему ворвался Василий Верещагин (знаменитый художник-баталист):

«Оборвите телеграфные проволоки, поручите это мне — я их все порву, немыслимо заключать мир иначе, как в Константинополе!».

23 января премьер-министр Британии Бенджамин Дизраэли убедил правительство послать флот в турецкие проливы. Жест был сильный, но надо заметить, реальные возможности англичан на тот момент были куда более ограниченными, чем можно вообразить.

Британцы привыкли действовать, имея мощного союзника на континенте — а лучше не одного. Однако на сей раз единственным однозначным союзником была Турция. Увы, её сухопутные силы к тому моменту собирали с пола зубы сломанными пальцами, и даже на роль поддержки годились ограниченно. Альтернативой могла стать Австро-Венгрия, но она колебалась. Собственные силы англичан, по их расчётам, могли составить 36 тыс солдат на суше — только через пять месяцев.

Как бы то ни было, ко входу в Босфор отправилась броненосная эскадра.

События развивались стремительно. Английская флотилия встала у Принцевых островов. Это маленькая гряда километрах в десяти южнее входа в пролив Босфор — то есть прямо перед Стамбулом.

С другой стороны, русские могли ворваться сразу в Стамбул. Упадок духа турецких войск позволял взять город. Возможности британской эскадры помешать этому были спорными.

Однако в Петербурге твёрдо решили не делать ничего, что может вызвать резкую конфронтацию с Великобританией. У России ещё было время, чтобы сделать Босфор непроходимым для англичан. Но…

Как писал адмирал А. Попов, «Идея заграждения Босфора минами не была встречена полным сочувствием со стороны начальника штаба на том основании, что предпринимаемые для этого меры могут помешать успешному окончанию мирных переговоров».

Время было упущено. В момент, когда русские могли говорить с противником на языке свершившихся фактов, было избрано гораздо более осторожное решение.

10 февраля Николай Николаевич разослал в европейские столицы предварительные условия мира. Они включали полную независимость Сербии, Черногории и Румынии, автономию Болгарии и Боснии и Герцеговины.

Последний пункт возмутил Австрию. Вена рассчитывала, что Босния и Герцеговина по итогам войны отойдёт в сферу её влияния, и на эту тему существовала неформальная договорённость с русскими.

К тому же Россия вообще планировала решить будущее новых территорий путём европейской конференции. МИД во главе с князем Горчаковым предполагал «приструнить военную партию». Князь Мещерский по этому поводу написал:

«Дипломатия решила, что Россия будет пушечным мясом для Турции по поручению Европы и больше ничего. Русское Государство показывает, до какого низкого и безнародного нравственного уровня может дойти дипломатия, когда ею руководят не чувства народной чести, а какое-то рабское пресмыкание перед Европой». Он же негодовал: «Россия, проливая свою кровь и издерживая деньги своего народа, спросит у Европы после войны: на каких условиях изволите приказать мне принять с почтением и преданностью мир от Турции?».

В реальности деятельно противостоять русским усилиям вряд ли кто-то мог. Австро-Венгрия была в бешенстве, но не тянула войну по финансовым соображениям; Британия не стала бы воевать без сухопутного союзника, Турция не располагала возможностями к серьёзному сопротивлению. Германия попросту не собиралась мешать России на южном направлении.

На своей стороне русские опасались очевидных проблем: забалканской логистики и финансовых издержек. Война — дело дорогое. Наконец, ни у кого не было сомнений в том, что Константинополь удастся занять, но вопрос состоял в том, получится ли его удержать. Генерал Тотлебен, главный специалист по фортификации в русском лагере, полагал, что взять-то Стамбул возьмут, но его удержание станет куда более трудной задачей: Россия имела для этого лишь лёгкую артиллерию.

24 февраля русская ставка переместилась в Сан-Стефано, уже фактически пригород Константинополя.

Очевидец записал: «К утру мы подошли к местечку Сан-Стефано и стали фронтом к Царьграду, из-за которого восходило солнце; до города было около десяти вёрст. Вскоре к нам приехал верхом Главнокомандующий, сердечно благодарил войска за службу и сам, взволнованный видом Константинополя, с особым чувством сказал: «Ребята, видите вы этот город; ведь это Царьград!».

3 марта турки согласились на условия русских. Османы выплачивали контрибуцию, уступали в Азии Карс, Ардаган и Батум, а в Европе происходил обмен: Россия приобретала у Румынии южную Бессарабию, а Румыния — дельту Дуная.

Болгария получила автономию в очень широких границах, а также выход в Эгейское море и крупные куски территории нынешней Греции. Черногория и Сербия щедро расширялись. Боснии и Герцеговине даровалась автономия.

Переговоры вёл граф Николай Игнатьев. Его усилия легли в основу независимости нескольких стран современного мира, в первую очередь Болгарии.

Однако Сан-Стефанский договор был пересмотрен практически сразу же.

Договор в Сан-Стефано оставил очень много обиженных: от Австрии, не получившей Боснию, до Румынии и Сербии, которые хотели большего.

Вдобавок Россия, с одной стороны, оттоптала немало мозолей, в том числе странам, ещё изначально настроенным если не благожелательно, то нейтрально. Прежде всего Австро-Венгрии: передать ей Боснию и Герцеговину не стоило ничего, а её благожелательный нейтралитет был ценным.

С другой стороны, в нужный момент Россия не проявила твёрдости, и теперь ей предстояло разбираться с последствиями этого шага. Само по себе согласие на проведение нового конгресса было спорным: договор уже был заключён, а всерьёз воевать против Российской империи никто не хотел. Франция недавно была избита Германией, Австрия не тянула никакую войну экономически, состояние Турции было гробовым, Британия в одиночку не стала бы делать того, что хотелось бы сотворить в составе коалиции. К тому же англичане толком не могли сформулировать собственные задачи и желания.

Интересно, что Тотлебен в промежутке успел составить и представить императору план штурма Босфора. Для этого русские намеревались занять турецкие укрепления вдоль проливов и заминировать сами проливы. На господствующих высотах генерал Тотлебен предлагал установить тяжёлые батареи.

Однако пауза была использована Османской империей для формирования свежих сил. Окно возможностей быстро закрывалось. Константинополь можно было бы взять легко ещё несколько недель назад, но время утекало сквозь пальцы. В итоге этот план так и не был реализован.

В июне стартовал конгресс в Берлине. Русские признали Сан-Стефанский договор предварительным. Обстановка была, мягко говоря, не самой благоприятной. Но в принципе выговорить что-то можно было и там. Однако России так и не удалось перетянуть на свою сторону кого-то из участников прений. Лондон и Вена выступили единым фронтом. Их фактические возможности силой заставить Петербург пересмотреть его позиции были спорным вопросом. Тем не менее Россия не стала поднимать ставки.

Общий итог сильно урезал достижения Сан-Стефанского договора. Болгария критически уменьшилась и разделялась надвое: на зависимое княжество севернее Балкан и автономную провинцию Турции. Османская империя отыграла часть потерь в Закавказье, приобретения Черногории были ограничены. Австрия оккупировала Боснию и Герцеговину.

Надо отметить, некоторые требования России были просто шедевром человеколюбия: так, Турции было воспрещено держать в Болгарии иррегулярные части башибузуков, совершившие самые дикие зверства во время восстания в этой стране.

Но главное — Российская империя не приобрела для себя почти ничего. Режим проливов сохранялся таким же, как до войны.

Чего не хватило России? В первую очередь — простой решительности. В момент, когда существовала возможность взять противника за глотку и продиктовать условия мира, русские начали осторожничать, погрязли в бесплодных переговорах и в конце концов разменяли триумф на договорняк.

Война 1877—1878 года производит впечатление истинного похода альтруистов. Россия по итогам войны практически ничего не получила. Автономия и независимость балканских государств, территориальные приращения для союзников — но для себя Петербург выговорил какие-то мелочи. Южная Бессарабия, некоторые приобретения в Закавказье — и, в общем-то, всё.

В 1878 году Россия одержала блестящую победу на поле боя.

В 1878 году Россия сама отказалась воплотить в жизнь свою вековую мечту.