Последние полгода наконец дали гордым, тридцать лет как получившим вольную, странам Восточной Европы хором воскликнуть: «Я свободен, я забыл, что значит страх!» и употребить эту свободу на разрушение мемориалов, оставшихся от советской эпохи. В Риге памятник советским солдатам обрушили в воду со смаком и грохотом, в Эстонии сочли, что странно ограничивать полет мечты, и справились со стелой строителям нарвских электростанций (сами электростанции хозяйственно решили не декоммунизировать). Гордые поляки начали, разумеется, не вчера: первой их жертвой пал памятник маршалу Коневу, который в 1945 году очень аккуратно, практически нежно штурмовал Краков, чтобы не разрушить старинную застройку. В 1991 году благодарные краковяне отправили Конева на свалку истории. Теперь шляхта продолжила упражнения: в Польше памятники сносят потоком, иногда по несколько штук в один день.

Возмущение официальных лиц России выглядит… ладно, я это скажу, мы выглядим жалко. Мы бегаем за веселыми дикарями, заглядываем им в глаза и говорим: Ну, ребята, мы ж все человеки, ну, кровь проливали, это же не по-людски… Ничего, кроме ржания, мы в ответ, разумеется, не слышим.

Что с этим всем безобразием делать?

Давайте одну вещь обозначим сразу на берегу. Мы не можем спасти ни один наш мемориал за рубежом. Никак. Мне это до одури больно говорить, моим землякам из 62-й танковой пока еще стоит памятник в Сьцинаве. Это боевая тридцатьчетверка 1944 года выпуска, с ясно различимым следом от попадания в лобовом листе. Это одна из машин, которые ворвались в Сьцинаву, когда она еще называлась Штейнау, и уральские танкисты вышибали из нее немецкую кампфгруппу. Так вот, я прекрасно понимаю, что завтра этого танка там уже может не быть. И других танков, стел, статуй, надгробий. Мы сможем по этому поводу только махать кулаками.

Но кое-что Россия, безусловно, может сделать. Это грубое решение, это жесткое решение. Но все же это надо сделать.

Тотальный запрет на посещение памятных мест на территории России гражданам стран, уничтожающих наши памятники.

В России находится Катынь, в России находится Медное, по России разбросаны памятники и некрополи, связанные с репрессированными жителями Прибалтики, Польши – кого у нас только, к сожалению, нет. Это не повод для гордости, что у нас столько разного народу сгинуло. Но, в конце концов, история – штука непрямая и некруглая. Россия сделала много разного в своей истории, и об этом было бы хорошо с нашими соседями спокойно поговорить. Но разговора-то там не хотят. Там хотят в морду. Вообще-то у нас, кстати, был период в отношениях с той же Польшей, когда Путин публично выражал сожаления по поводу Катыни, и фильм Вайды на ту же тему по российскому ТВ показывали. Чем это все кончилось? Почти не утрируя, позиция Польши сводилась к одному: да, вы молодцы, что покаялись, правда, как-то плохо у вас вышло, кайтесь еще, а мы хорошие. Отличный план, отличный подход, что может пойти не так.

Мы, конечно, не украинские или польские варвары, чтобы взрывать эти памятники или демонтировать. Но пока в Польше рушат русские памятники, ни один поляк больше не должен появляться в Катыни. Это жестокая мера. Но щадили ли они наши чувства, чтобы теперь мы должны были щадить их?

Еще раз. Ни один поляк не должен появляться в Катыни. Ни один эстонец не должен появляться ни на каких захоронениях репрессированных эстонцев. Нет, мы их не сносим. Мы их консервируем, пока вы не придумаете что-нибудь более разумное по поводу наших мемориалов, чем бегать вокруг с динамитом.

А как же отеческие гробы?

Никак, пан.

Конева сначала на место верните.