Еще лет десять назад социальные сети и независимая журналистика казались новым супероружием в мировом противостоянии. События «Арабской весны» иной раз именовали «революцией фейсбука». Первые попытки Роскомнадзора блокировать «Телеграм», в свою очередь, вызывали смех. Соцсети и электронные медиа объединили мир, а по мере того, как совершенствовался машинный перевод, стало возможным чтение прессы всех народов и стран напрямую – чтение турецкой или французской газеты уже не требует досконального знания языка; литературные красоты «гугл-транслейтор» не передаст, но общий смысл перенесет довольно четко. В сущности, это уже лучше пресловутого уровня языкознания «английский со словарем», на котором находится большинство соотечественников.

Казалось бы, все, мир информации един как никогда.

Утопия умерла, не родившись.

Почти одновременно по историческим меркам в Китае, ЕС/США и России началась волна блокировок. Цензура «Фейсбука» давно притча во языцех (от анекдотических историй, когда человека забанили за оборот «грузинская собака» относящийся буквально к дворняге, до куда менее смешной ситуации, когда без объяснения причин полностью снесли аккаунт военкора Анны Долгаревой), но точно так же с «ютуба» сносят каналы неугодных компаний – той же RT; а меры против «фейк-ньюс» превратились в полноценную цензуру, вымарывающую из публичного пространства все неудобное.

Обычное возражение состоит в том, что западная пресса качественней российской, и не используется для пропаганды. На практике легко вспоминается хоть Клаас Релотиус, журналист «Шпигеля», годами просто придумывавший собеседников собственных интервью и репортажей и успевший получить несколько профессиональных наград. Ровно та же история произошла буквально на днях с USA Today – журналистка Габриела Миранда придумывала цитаты для своих интервью, в том числе о событиях на Украине. Короче говоря, нас канселят не за то, что мы делаем нечто невероятное, а за то, что ну не нравишься ты мне.

Аналогичным образом действует сама Россия. Причем помимо блокировок интернет-ресурсов и каналов действует еще и самоцензура, когда пользователи сами стирают собственные архивы в соцсетях от греха подальше.

Что все это означает?

Чаемое великое объединение обернулось великим размежеванием. В принципе, все эти блокировки обычно обходимы. Однако на практике ВПНом пользуется лишь меньшая часть пользователей, и блокировка резко сокращает приток пользователей. А фактически все это значит, что пресса – это еще одна область, которую нам придется импортозаместить. Желательно полностью. Люди читали (а кто-то читает до сих пор) прибалтийское издание «М» в огромной степени потому, что она окучивала аудиторию, с которой никто из официозных СМИ толком не работает – тех самых «креаклов», которые привыкли к определенной подаче информации. В России, в действительности, жуткий дефицит такой прессы, которую можно было бы читать и не морщиться – причем это касается большинства стилей, жанров и направлений. А сейчас множество ресурсов или недоступно, или уходит из страны своей волей.

Но это – величайшая возможность на пустом святом месте отстроить новую русскую журналистику. Тем более, на наших глазах пресса внезапно вновь становится четвертой властью, и это происходит на фоне операции на Украине. За прошлые годы военкоры неожиданно – даже, кажется, сами для себя – стали довольно влиятельными людьми. Этих «сердитых патриотов» нельзя упрекнуть в том, что они работают на противника, но их репортажи далеко не всегда полны восторга от всего, что делается в стране, и прямо скажем, не сервильны. А с другой стороны, из России официально ушли сами целые издательские дома – «Эсквайр», «Популярная механика» и многие другие – вынуждены переучреждаться после начала операции и доказывать, что они нужны читателю и сейчас. Эти медийщики, конечно, не так брутальны как военкоры, зато они хорошо понимают, как функционирует современный журнал, и как минимум в состоянии поставить на индустриальные рельсы то скопление личных блогов, которое сейчас отдувается за журналистику «на земле».

Революция – сто тысяч ваканский. Если вы все собирались писать или снимать, да так и не собрались – сейчас самый момент. И нет, это касается не только военной журналистики. Вот, скажем, у нас сошел с ума и убежал служивший главным кинокритиком страны некий Антон. Трон главного кинокритика сделался вакантным, и если вы сможете обскакать в смысле профессионализма это чудо, прославившееся тем, что его попросил fuck yourself Ридли Скотт, то вы уже можете смело занимать опустевшую трибуну.

В 1991 году российская журналистика создавалась с нуля. Никто не понимал, как нынче работают медиа. Но сейчас нам осталось не выжженное поле, а плодородная равнина, где вполне можно разобраться, что и куда сажать, чтобы это выросло. Конечно, никто не создавал такую ситуацию сам. Но история вот она, перед нами, куется в режиме реального времени.

Так схватим же ее за хвост.