Шинель отца
Как работать с культурой в новых обстоятельствах
Шинель отца
Как работать с культурой в новых обстоятельствах
Я помню, когда-то в другой жизни работал с одним американцем-экспатом. Он был хорошо образован и довольно умён. Однажды, будучи сильно пьян, он сказал, сидя за моим столом, что знает, в чём заключается проблема русских — они тоже белые христиане. По его словам, американцы могут смириться с тем, что индийцы или китайцы живут по-своему, потому что они отличаются от них. Но вот русские, будучи белыми и христианами, всё же живут совершенно иначе, и американцы не способны смириться и с этим, потому что считают лишь себя локомотивом цивилизации и не потерпят конкуренции.
Я крепко запомнил тот разговор. Они не дадут нам жить спокойно, потому что мы самим своим существованием показываем всему миру, что можно жить иначе: без злобы, жестокости, угрызения ближнего во имя личного успеха, без рыночка, гендерных мучений, ЛГБТ*, BLM и всего такого, без расширенного представительства.
Я крепко запомнил тот разговор. Они не дадут нам жить спокойно, потому что мы самим своим существованием показываем всему миру, что можно жить иначе: без злобы, жестокости, угрызения ближнего во имя личного успеха, без рыночка, гендерных мучений, ЛГБТ*, BLM и всего такого, без расширенного представительства.
Мы — мировоззренческая альтернатива, которой они не могут позволить существовать.
Суть этой мировоззренческой инициативы можно изложить одним словом — справедливость. Справедливость, основанная на уверенности, что правда всего одна и она не составлена из множества личных точек зрения. Невозможно смириться с этим пониманием либерализма западного типа. Он настроен на обратное, на то, чтобы смешать всё в пёстрый шизоидный винегрет постмодерна, где сатанисты, христиане и поклонники Летающего Макаронного Монстра будут обладать равными правами на истину. По этой причине в мирное время они будут нас обсмеивать, а в немирное — убивать. Это надо уяснить раз и навсегда и жить с этим пониманием.
За последние 20 лет либералы постепенно утратили рычаги влияния на политику, экономику, финансы. Однако им удалось удержать за собой две критически важные сферы: культуру и образование. Ситуацию с образованием я уже разбирал раньше, а механику их доминирования в культуре мы рассмотрим здесь. Вся их система контроля над культурой устроена как яблоко: внутри находятся не слишком вкусные семечки, а вокруг — сладкая мякоть. Семечки в данном случае — конкретные действия либеральных художников, кураторов, акционистов, театральных деятелей, книжки их писателей и т. д. Всё это, как правило, малопривлекательно для вменяемого человека, поэтому, чтобы скормить аудитории этот культурный продукт, необходимо сделать его модным, превратить гадость и ничтожество в нечто значимое, необычное, а значит — востребованное. На данном этапе наши оппоненты привлекают полностью подконтрольное им интеллектуальное сообщество, которое превращает ничтожество в контркультурного героя, и вот уже мошонка перверта и насильника, приколоченная гвоздями к Красной Площади, становится культурным событием, художественным заявлением, актом борьбы с тоталитаризмом и т. д. Каждое самое ничтожное проявление деятелей либеральной культуры обволакивается мякотью интеллектуальных трактовок, журнальными статьями, интервью экспертов с учёными степенями, комментариями в соцсетях. И всё ради одной цели — объяснить сомневающемуся зрителю, что он колхозный валенок, которому следует непременно восхититься и приветствовать настоящего художника. И только через это восхищение зритель сможет распрощаться с колхозом и причаститься к настоящей культуре и цивилизации. Так это работает.
За последние 20 лет либералы постепенно утратили рычаги влияния на политику, экономику, финансы. Однако им удалось удержать за собой две критически важные сферы: культуру и образование. Ситуацию с образованием я уже разбирал раньше, а механику их доминирования в культуре мы рассмотрим здесь. Вся их система контроля над культурой устроена как яблоко: внутри находятся не слишком вкусные семечки, а вокруг — сладкая мякоть. Семечки в данном случае — конкретные действия либеральных художников, кураторов, акционистов, театральных деятелей, книжки их писателей и т. д. Всё это, как правило, малопривлекательно для вменяемого человека, поэтому, чтобы скормить аудитории этот культурный продукт, необходимо сделать его модным, превратить гадость и ничтожество в нечто значимое, необычное, а значит — востребованное. На данном этапе наши оппоненты привлекают полностью подконтрольное им интеллектуальное сообщество, которое превращает ничтожество в контркультурного героя, и вот уже мошонка перверта и насильника, приколоченная гвоздями к Красной Площади, становится культурным событием, художественным заявлением, актом борьбы с тоталитаризмом и т. д. Каждое самое ничтожное проявление деятелей либеральной культуры обволакивается мякотью интеллектуальных трактовок, журнальными статьями, интервью экспертов с учёными степенями, комментариями в соцсетях. И всё ради одной цели — объяснить сомневающемуся зрителю, что он колхозный валенок, которому следует непременно восхититься и приветствовать настоящего художника. И только через это восхищение зритель сможет распрощаться с колхозом и причаститься к настоящей культуре и цивилизации. Так это работает.
Когда началась война, стало очевидно, что все те, кто рулил культурой, совершенно себя дискредитировали. Причина даже не в убожестве их художественного высказывания, а в том, что все эти люди искали основание для этого высказывания не в русской культуре, имеющей тысячу лет непрерывной истории, а за границами России. Их творческий поиск никогда по-настоящему не был поиском, ведь они уже знали как надо и работали по методичкам. Надо как в Лондоне, как в Нью-Йорке, как в Барселоне. Они ничего не искали, не сомневались, не разочаровывались, они мнили себя пастырями, а нас — нерадивым беспородным стадом, которое следует привести к ослепительным вершинам либеральных догм с расширенным представительством, ЛГБТ, антиколониальной повесткой, BLM, гендерными штудиями и всем таким прочим.
Потом они, подняв стон о «философском пароходе», уехали в своё прекрасное далеко, как это сделала Толоконникова**, Дудь**, Гребенщиков**, Верзилов** и не к ночи будь помянута Алла Борисовна. Они уезжали, чтобы вернуться через пару месяцев с победой, ведь не может же «страна-бензоколонка» одолеть всё прогрессивное человечество во главе с Байденом и Борисом Джонсоном. Кто-то, кто был поумнее, такие как Райхельгауз, Зельфира Трегулова, Лошак**, тихо спрятался за плинтус в надежде пересидеть, переждать и вернуться. У них не сложилось. Ни там, ни здесь.
Потом они, подняв стон о «философском пароходе», уехали в своё прекрасное далеко, как это сделала Толоконникова**, Дудь**, Гребенщиков**, Верзилов** и не к ночи будь помянута Алла Борисовна. Они уезжали, чтобы вернуться через пару месяцев с победой, ведь не может же «страна-бензоколонка» одолеть всё прогрессивное человечество во главе с Байденом и Борисом Джонсоном. Кто-то, кто был поумнее, такие как Райхельгауз, Зельфира Трегулова, Лошак**, тихо спрятался за плинтус в надежде пересидеть, переждать и вернуться. У них не сложилось. Ни там, ни здесь.
У релокантов банально кончились деньги, и вот они уже потихоньку скребутся в галереи и театры, пытаются снова сесть на гранты.
Тех, кто хитро сидел на своих должностях и с благообразным видом крутил фиги в кармане, поувольняли. Не всех, конечно, но многих. Правда в том, что никто из них уже не сможет вернуть ни своего статуса, ни своих кресел, потому что вместе с войной обнулилась и та повестка, которую они с собой несли.
И вот тут им стало страшно, потому что они поняли, что произошло. Они увидели, что война открыла окно возможностей перед русским культурным андерграундом. Те, кто писал в стол, те, кто и не мечтал выставить свои работы на хороших площадках, — все они получили возможность сделать нечто важное для русской культуры, ищущей свою основу и причину в самой себе. Начался процесс стихийной самоорганизации творческих групп, двигающих русский дискурс. Русская культура, поставленная на паузу ещё в начале 80-х, начала вдруг развиваться. Сама, без грантов и блата, без изящных мальчиков и феминистических девочек с разноцветными волосами, без игривых старушек с бэкграундом одесских фарцовщиц. Оказалось, что культурное доминирование либеральной повестки базируется на совершенно тоталитарном контроле за культурой, ведь стоило прорасти самым малым росткам русской культуры, как выяснилось, что либеральная максима «Мы и есть культура» не стоит и ломаного гроша. Им стало страшно, и они принялись думать. Они умные, образованные, нельзя их недооценивать.
И вот тут им стало страшно, потому что они поняли, что произошло. Они увидели, что война открыла окно возможностей перед русским культурным андерграундом. Те, кто писал в стол, те, кто и не мечтал выставить свои работы на хороших площадках, — все они получили возможность сделать нечто важное для русской культуры, ищущей свою основу и причину в самой себе. Начался процесс стихийной самоорганизации творческих групп, двигающих русский дискурс. Русская культура, поставленная на паузу ещё в начале 80-х, начала вдруг развиваться. Сама, без грантов и блата, без изящных мальчиков и феминистических девочек с разноцветными волосами, без игривых старушек с бэкграундом одесских фарцовщиц. Оказалось, что культурное доминирование либеральной повестки базируется на совершенно тоталитарном контроле за культурой, ведь стоило прорасти самым малым росткам русской культуры, как выяснилось, что либеральная максима «Мы и есть культура» не стоит и ломаного гроша. Им стало страшно, и они принялись думать. Они умные, образованные, нельзя их недооценивать.
И они придумали три решения. Давайте разберём на примерах, как это работает.
1. Необходимо обсмеять русское как что-то исконно-посконное с фофудьей и кислой капустой в бороде. Не может современный человек быть русским, это же стыдно. SHAMAN, Бабкина, Газманов очень им помогли в этом, только ленивый либерал не потешается над их творчеством и не обсмеивает его. Либералы двигают следующий нарратив: «Если русский человек делает нечто неказистое, то эта нелепость и есть проявление русскости, если же он создаёт что-то значимое в области высокой культуры, то это верный признак того, что автор не русский, а европеец, общечеловек и вообще делает вклад не в русскую культуру, а в мировую».
Как бороться?
Во-первых, необходимо чётко уяснить, что русская культура состоит из двух пластов: база культуры — народная культура, фольклёр и высокая, классическая русская культура. Любой жанр может развиваться одновременно и в народном, и в классическом ключе. Например, музыка: народный пласт — Северное двухголосье, казачьи песни, а высокая культура — Рахманинов или Свиридов. Живопись: лубок и икона. Архитектура: традиционный крестьянский дом и петербуржские дворцы. Литература: народные сказки и Пушкин с Маяковским. И так во всём.
Во-вторых, нужно в современности развивать ОБА эти направления, обращая пристальное внимание на художественное качество культурного продукта.
В-третьих, необходимо формировать правильную интеллектуальную среду, которая, следуя принципу яблока, будет оказывать интеллектуальную поддержку и сопровождать возникающие русские культурные инициативы. Современная художественная реальность — это культурная индустрия, где конечный результат достигается скоординированными усилиями десятков различных специалистов. Для того, чтобы эта модель работала, необходимо создание русских культурных центров, которые и будут центрами формирования такой интеллектуально-художественной среды.
2. Необходимо разделить военный дискурс и русский дискурс и показать, что русское и военное противопоставлены друг другу. В идеале им хочется оседлать русский дискурс так, как это когда-то было сделано в СССР. Дарья Насонова, отвечающая за «медийку» у Собчак и двигающая сейчас проект «Русская барыня», абсолютно откровенно пишет: «Но что меня действительно злит, что меня по-настоящему и серьёзно волнует и злит, что с вашей помощью власть присваивает фразу "Я — русский" и всё, что за ней стоит и скрывается, сторонникам войны. И теперь невозможно произнести эту фразу, чтобы тебя не записали в путинский электорат с большой бляхой «Z» на ремне и на лбу».
Собственно, проект «Русская барыня» и посвящён тому, чтобы отвязать русский стиль от русскости, русскую культуру от русского подвига, обсмеять, обшутить, ошельмовать тех, кто серьёзно и честно работает с русским дискурсом.
Как бороться?
Наладить механику рекрутирования творческих инициатив «снизу», дать площадки и возможности молодому русскому искусству, для которого идущая война в самом прямом смысле народная война — за право наследовать великой нашей истории, за право русских людей принять участие в создании образа будущего для себя и всего мира. Начало изучению положения дел в искусстве было положено. Два очень качественных проекта по «инвентаризации» русского дискурса в искусстве прошли в 2023 году. Это инициатива РОСИЗО «ДК СССР», посвящённая изучению русского ядра в советской культуре, и замечательный проект, посвящённый дипломным работам выпускников художественных вузов, реализованный в «Зарядье». Хорошо, но мало — и это лишь первые шаги.
3. Надо «идти в народ». Этот приём отточен либералами ещё со времён художников-передвижников. Не можешь взять столицу — бери регионы. Так делал в Перми Марат Гельман**, приехавший туда как культурный гуру, так действовали в Екатеринбурге шаловливые мальчишки и девчонки из Ельцин Центра. Здесь они будут оттачивать тему деколонизации, национальных и всех прочих меньшинств и борьбы за права.
Скандальная выставка в Нижнем Новгороде, посвящённая 90-летию Эрика Булатова, открылась с участием бывших хозяек Пушкинского музея (Лошак) и Третьяковской галереи (Трегулова). Фраза вечера, произнесённая на камеру, звучит так: «Орки — это у вас там СВО, не мешайте работать».
Как бороться?
Создавать зонтичные структуры в регионах, где местные русские кураторы смогут на локальные площадки привозить большие качественные проекты из столиц, при этом координируя свои усилия со столичными кураторами и искусствоведами.
И самое главное — стоит осознать, что государство без идеологии чрезвычайно уязвимо перед паразитическими идеологическими конструктами, проникающими извне. Не может такого размера и такой великой истории страна, как наша, жить без идеи, а русский человек не может жить без цели.
1. Необходимо обсмеять русское как что-то исконно-посконное с фофудьей и кислой капустой в бороде. Не может современный человек быть русским, это же стыдно. SHAMAN, Бабкина, Газманов очень им помогли в этом, только ленивый либерал не потешается над их творчеством и не обсмеивает его. Либералы двигают следующий нарратив: «Если русский человек делает нечто неказистое, то эта нелепость и есть проявление русскости, если же он создаёт что-то значимое в области высокой культуры, то это верный признак того, что автор не русский, а европеец, общечеловек и вообще делает вклад не в русскую культуру, а в мировую».
Как бороться?
Во-первых, необходимо чётко уяснить, что русская культура состоит из двух пластов: база культуры — народная культура, фольклёр и высокая, классическая русская культура. Любой жанр может развиваться одновременно и в народном, и в классическом ключе. Например, музыка: народный пласт — Северное двухголосье, казачьи песни, а высокая культура — Рахманинов или Свиридов. Живопись: лубок и икона. Архитектура: традиционный крестьянский дом и петербуржские дворцы. Литература: народные сказки и Пушкин с Маяковским. И так во всём.
Во-вторых, нужно в современности развивать ОБА эти направления, обращая пристальное внимание на художественное качество культурного продукта.
В-третьих, необходимо формировать правильную интеллектуальную среду, которая, следуя принципу яблока, будет оказывать интеллектуальную поддержку и сопровождать возникающие русские культурные инициативы. Современная художественная реальность — это культурная индустрия, где конечный результат достигается скоординированными усилиями десятков различных специалистов. Для того, чтобы эта модель работала, необходимо создание русских культурных центров, которые и будут центрами формирования такой интеллектуально-художественной среды.
2. Необходимо разделить военный дискурс и русский дискурс и показать, что русское и военное противопоставлены друг другу. В идеале им хочется оседлать русский дискурс так, как это когда-то было сделано в СССР. Дарья Насонова, отвечающая за «медийку» у Собчак и двигающая сейчас проект «Русская барыня», абсолютно откровенно пишет: «Но что меня действительно злит, что меня по-настоящему и серьёзно волнует и злит, что с вашей помощью власть присваивает фразу "Я — русский" и всё, что за ней стоит и скрывается, сторонникам войны. И теперь невозможно произнести эту фразу, чтобы тебя не записали в путинский электорат с большой бляхой «Z» на ремне и на лбу».
Собственно, проект «Русская барыня» и посвящён тому, чтобы отвязать русский стиль от русскости, русскую культуру от русского подвига, обсмеять, обшутить, ошельмовать тех, кто серьёзно и честно работает с русским дискурсом.
Как бороться?
Наладить механику рекрутирования творческих инициатив «снизу», дать площадки и возможности молодому русскому искусству, для которого идущая война в самом прямом смысле народная война — за право наследовать великой нашей истории, за право русских людей принять участие в создании образа будущего для себя и всего мира. Начало изучению положения дел в искусстве было положено. Два очень качественных проекта по «инвентаризации» русского дискурса в искусстве прошли в 2023 году. Это инициатива РОСИЗО «ДК СССР», посвящённая изучению русского ядра в советской культуре, и замечательный проект, посвящённый дипломным работам выпускников художественных вузов, реализованный в «Зарядье». Хорошо, но мало — и это лишь первые шаги.
3. Надо «идти в народ». Этот приём отточен либералами ещё со времён художников-передвижников. Не можешь взять столицу — бери регионы. Так делал в Перми Марат Гельман**, приехавший туда как культурный гуру, так действовали в Екатеринбурге шаловливые мальчишки и девчонки из Ельцин Центра. Здесь они будут оттачивать тему деколонизации, национальных и всех прочих меньшинств и борьбы за права.
Скандальная выставка в Нижнем Новгороде, посвящённая 90-летию Эрика Булатова, открылась с участием бывших хозяек Пушкинского музея (Лошак) и Третьяковской галереи (Трегулова). Фраза вечера, произнесённая на камеру, звучит так: «Орки — это у вас там СВО, не мешайте работать».
Как бороться?
Создавать зонтичные структуры в регионах, где местные русские кураторы смогут на локальные площадки привозить большие качественные проекты из столиц, при этом координируя свои усилия со столичными кураторами и искусствоведами.
И самое главное — стоит осознать, что государство без идеологии чрезвычайно уязвимо перед паразитическими идеологическими конструктами, проникающими извне. Не может такого размера и такой великой истории страна, как наша, жить без идеи, а русский человек не может жить без цели.
А что мы?
Мы пока что просто пришли к пониманию того, что мирная жизнь вовсе не даётся нам «по умолчанию», что тот период относительного покоя, который мы застали во второй половине XX века, был оплачен чудовищной жертвой, принесённой военным поколением. Своих ветеранов американцы называют «greater generation», буквально — «более великое поколение». И это так. Именно то поколение русских людей подарило нам возможность говорить на родном языке, воспитывать детей так, как мы считаем правильным, жить на своей земле по своим законам. Мы думали, что всё это бесплатно, само собой получилось. Нет. Мы сейчас это увидели сами. И сейчас наша очередь платить за право быть собой.
Я много читал о русских художниках, писателях, поэтах, режиссёрах послевоенного времени. От Шукшина, Тарковского, Коржева и Высоцкого до Бродского, Курёхина, Лимонова, Цоя и Летова. Над всеми русскими творцами того времени трагической тенью довлел образ, который я называю «шинель отца». В старом шкафу в самом дальнем углу висела она, поблёскивая наградами. Как символ трагедии и подвига того поколения. Огромная, тёмная, пустая. И мальчик, примеривая её перед «туманным» зеркалом, понимал, что ничего из того, что он сможет сделать в своей жизни, никогда, никогда-никогда не сможет сравниться с величием подвига солдата в обручальном кольце. Никакие стихи, никакие, картины, никакая музыка не пропустят творца в тайну того подвига. Только одному человеку в послевоенном поколении удалось преодолеть это. Его звали Юрий Гагарин, и он подарил нам небо. Сегодня внуки и правнуки героев доказывают себе и миру, что могут жить и умирать, как деды. Я здесь слышал рассказы о том, как наши штурмовали укреплённые опорники в рост с криком: «Ура!», а потом резались в окопах штык-ножами без жалости и сомнений.
Сегодняшний русский художник в силах встать рядом со своими предками, совершить нечто, что позволит ему без зазрения совести повесить в тот шкаф рядом с шинелью свой заношенный «пиксель» или модный мультикам. Он в силах, мы в силах, потому что в конечном итоге представления народа об истине, добре и красоте питаются не мыслями философов, не чернилами юристов и не красками художников. И уж, конечно, не лицемерными соевыми пацифистами. Эти представления питаются кровью героев, несущих миру истину и свет на кончиках штыков.
* — признано экстремистским движением в РФ
**— признаны иноагентами в РФ
Мы пока что просто пришли к пониманию того, что мирная жизнь вовсе не даётся нам «по умолчанию», что тот период относительного покоя, который мы застали во второй половине XX века, был оплачен чудовищной жертвой, принесённой военным поколением. Своих ветеранов американцы называют «greater generation», буквально — «более великое поколение». И это так. Именно то поколение русских людей подарило нам возможность говорить на родном языке, воспитывать детей так, как мы считаем правильным, жить на своей земле по своим законам. Мы думали, что всё это бесплатно, само собой получилось. Нет. Мы сейчас это увидели сами. И сейчас наша очередь платить за право быть собой.
Я много читал о русских художниках, писателях, поэтах, режиссёрах послевоенного времени. От Шукшина, Тарковского, Коржева и Высоцкого до Бродского, Курёхина, Лимонова, Цоя и Летова. Над всеми русскими творцами того времени трагической тенью довлел образ, который я называю «шинель отца». В старом шкафу в самом дальнем углу висела она, поблёскивая наградами. Как символ трагедии и подвига того поколения. Огромная, тёмная, пустая. И мальчик, примеривая её перед «туманным» зеркалом, понимал, что ничего из того, что он сможет сделать в своей жизни, никогда, никогда-никогда не сможет сравниться с величием подвига солдата в обручальном кольце. Никакие стихи, никакие, картины, никакая музыка не пропустят творца в тайну того подвига. Только одному человеку в послевоенном поколении удалось преодолеть это. Его звали Юрий Гагарин, и он подарил нам небо. Сегодня внуки и правнуки героев доказывают себе и миру, что могут жить и умирать, как деды. Я здесь слышал рассказы о том, как наши штурмовали укреплённые опорники в рост с криком: «Ура!», а потом резались в окопах штык-ножами без жалости и сомнений.
Сегодняшний русский художник в силах встать рядом со своими предками, совершить нечто, что позволит ему без зазрения совести повесить в тот шкаф рядом с шинелью свой заношенный «пиксель» или модный мультикам. Он в силах, мы в силах, потому что в конечном итоге представления народа об истине, добре и красоте питаются не мыслями философов, не чернилами юристов и не красками художников. И уж, конечно, не лицемерными соевыми пацифистами. Эти представления питаются кровью героев, несущих миру истину и свет на кончиках штыков.
* — признано экстремистским движением в РФ
**— признаны иноагентами в РФ
Автор: Антон Беликов