Почему семейные ценности стали главным полем боя в Третьей мировой

Я закрываю глаза, и мне рисуется такая картина. Семейная пара в расшитой рубахе и сарафане, он с красивой русой бородой, она с косой до пояса, загрузив в отечественный внедорожник своих пятерых ребятишек, едет на прекрасное озеро, где мальчишки удят рыбу, девочки собирают землянику, мама читает им нараспев былины про Илью Муромца и учит молиться перед едой, а папа учит стрелять из ружья по мишеням и рассказывает о происхождении и истории старинных русских городов – Екатеринослава, Елисаветграда, Бахмута, под одним из которых он когда-то воевал. А потом, через девять месяцев после этой замечательной поездки на свет появляется шестой.

Вот они, русские семейные ценности моей мечты. Кто-то вдохновится. Кто-то умилится. Кто-то усмехнется. Кто-то заорет «Кринж! Фофудья! Архаика!». Но вот что важно. У каждого сколь угодно современного и продвинутого народа есть своя патриархальная семейная утопия, и он над нею не насмехается, а ее культивирует. Посмотрите культовый американский сериал последних лет «Йеллоустоун» – это образ патриархальной «ковбойской» Америки с ее семейными ценностями, мужественными мужчинами, крепкими, но женственными женщинами, никаких трансгендеров и многонационалочки – точнее, когда их, следуя повестке, начали в сериал запихивать – он, по сути, умер.

Русским буквально вбили в голову, что иметь такой патриархально-современный идеал и транслировать его вовне, – стыдно. Еще нам вбили крайне опасную мысль, что если ты соответствуешь идеалу не вполне, то и не выкаблучивайся, лежи в грязи дальше. Между тем идеал для того и нужен, чтобы к нему тянуться, чтобы он задавал вектор движения. Мы не такие, мы еще не такие, но мы будем идти, ползти, лежать в этом направлении, и не мы, так наши дети дойдут.

Если у тебя есть компас, ты будешь идти на север, куда указывает стрелка (стрелка компаса, кстати, не вертится – вертитесь вокруг нее вы, а она подтверждает, что север по-прежнему там). Если у тебя компаса нет, то ты будешь блуждать, возможно, по кругу.

Поэтому, когда Свят Павлов в своем ярком тексте на «Обыкновенном царизме» говорит о том, что русские традиционные ценности – это власть, сила, собственность и свобода, которые и позволили нам построить великую империю, он во многом прав (хотя с теми поправками, про которые я говорил в первой статье о традиционных ценностях – ни гедонизм, ни, тем более, либерализм, даже с приставкой «национал», до добра не доведут). А когда он издевается над семейными ценностями и традициями ссылками на некую воображаемую бабку, залетевшую по пьяни в молодости, а теперь всех поучающую на тему «шл*ха» и «пид*рас», – он неправ.

Война вокруг семейных ценностей сегодня самая важная из мировых войн нашего времени, и от того, выиграем мы ее или проиграем, зависит все.

Началась эта война в середине ХХ века, когда сторонники левых, марксистских идей обнаружили, что европейские рабочие не слишком охотно поддаются на коммунистическую агитацию. Они требуют повышения зарплаты, бастуют, дерутся с полицией. Но это только до тех пор, пока зарплата не повышена. А как только денег в семье становится достаточно, они становятся добропорядочными буржуа, берегущими свой семейный очаг и даже голосующими за консервативные партии. Потому что когда у человека есть что-то свое, то он не будет пытаться силой отнять чужое и, тем более, не станет отдавать право грабить никаким «комиссарам».

И вот тогда-то левацкие мыслители пришли к выводу, что самым страшным врагом их проекта является семья. Во-первых, это то «свое», которое есть практически у каждого. Во-вторых, в семье в свернутом виде заключены все ненавистные левакам вещи: социальная и государственная иерархии – младшие подчиняются старшим, монархия – Папа Может, аристократия – старший брат командует младшей сестрой и заботится о ней, нация – все вместе против всего остального мира.

Иными словами, если уничтожить все остальные традиционные ценности и общественные институты, но оставить семью, то через какое-то время ненавистное левакам традиционное иерархичное общество развернется и воспроизведет само себя, так как семейная ДНК не повреждена.

Поэтому «новые левые» бросили обсуждать тему рабочих зарплат и сосредоточили свои атаки на семье. Начали с приятного – провозглашения «свободной любви», восторжествовавшей в ходе «революции 1968 года». Продолжили атакой на «патриархат» и «токсичную маскулинность», раздувая агрессивный феминизм пополам с гомосексуализмом. Закончили «родителями № 1 и 2» и хирургическим удалением главного признака «токсичной маскулинности». А тех, кто пытается против всего этого протестовать, судят за «гомофобию» и «трансфобию», причем политика сверхдержавы-гегемона пытается навязать такой подход всему миру.

Наживкой был гедонизм, свободный секс. Точнее, если так можно выразиться, демократизация свободного секса. Разумеется, люди во все времена блудили, и блуд был так же обычен, как и крепкая семья. Но даже в мире вавилонских блудниц, гетер и гейш блуд не рассматривался как всеобщая общепринятая норма, которой можно заменить семью. Это было либо озорство, либо аристократическая роскошь, которую общество позволяло (и то не без толики осуждения) тем, кто вносил повышенный вклад в общую копилку. Когда в Петербурге начали шептаться, что Кутузов возит с собой девицу, переодетую казаком, и все время спит (так все-таки девицу или спит?), ветеран русско-турецких войн барон Кнорринг отреагировал: «Подумаешь, беда, Румянцев возил их четыре. Это не наше дело. А что все время спит – каждый час его сна приближает нас к победе».

Катастрофой ХХ века стало признание права на блуд неким священным «правом человека», которое выше любых обязанностей перед семьей и обществом. Сначала это называли любовью. Потом «свободной любовью». Сейчас, впрочем, наживка кончилась, и почувствовался острый крючок – идеология «миту» ставит «сладости» под строгий контроль леволиберальной общественности, которая, в отличие от священника, грехов никому не отпустит.

За прошедшие десятилетия борцам с семьей удалось навязать свою «повестку» во всех западных странах и значительной части третьего мира, а всех, кто против, объявить «отсталыми дремучими мракобесами». Интересно при этом, что разрушают леваки исключительно [пост-]христианские семьи, к многоженству, закутыванию женщин в паранджу и даже женским обрезаниям они относятся «терпимо» как к проявлениям «мультикультурализма». Но коса всемирной кастрации нашла на камень в лице России. Нас трудно объявить отсталыми – напротив, мы возвращаемся оттуда, куда Запад идет сейчас, мы пережили и «комсомольскую мораль» 1920-х, и безумие «абортариев шестидесятых», а в девяностые тут цвела такая «свобода», что вспоминать тошно. Короче, мы видели это будущее, и оно нам не понравилось.

Именно потому, что мы отлично себе представляем, к чему ведет нынешний левацки-повесточный эксперимент, Россия и русские оказались главной консервативной силой в современном мире. Россия действительно способна возглавить то «восстание против современного мира», которого чаяли европейские консерваторы еще во второй половине ХХ века. И наше контрнаступление на фронте семейных ценностей – это только начало.

Семья оказалась последним рубежом обороны традиции, за которым уже просто гибель человека как биологического вида и способа существования в мире. Но мы же как-то до этого рубежа дошли – на протяжении последних столетий человечество, прежде всего, европейцы (к которым после Петра Великого оказались слишком тесно примкнувшими мы), сдавали рубеж за рубежом.

Когда они пришли за Церковью – я молчал; когда они пришли за аристократией – я молчал; когда они пришли за монархией – я молчал; когда они пришли за Богом – я молчал; когда они пришли за нацией – я молчал; когда они пришли за семьей – я молчал; и только когда полезли ко мне и моим детям со скальпелем в трусы – я заорал благим матом, да как-то поздновато. Теперь одна надежда – на Путина, русские ВДВ да икону Святой Троицы.

Россия в своей реконкисте традиции каким-то чудом совершила прорыв в глубокий тыл противника. Мы вернулись даже не просто к вере в Бога, а к церковной православной цивилизации, то есть к тому рубежу, с которой наступление на традицию было начато на Западе много столетий назад. Пользуясь этим глубоким прорывом, мы можем через него подтягивать все остальные элементы Большой Традиции – и государственный, и национальный, и мировоззренческий. Через нашу веру мы можем реставрировать полноценное русское общество не только «снизу», но и «сверху».

Но для успеха этой реставрации нам нужно держать фронт – те самые семейные ценности, те укрепленные пункты, которые мы еще не успели сдать мировой гомосятине и чайлдфришникам. Нам нужно зацепиться за наши укрепления зубами и держаться, отбирая у противника метр за метром. Отказываясь от признания нормальной идеологемы, что «гендерную идентичность выбирает каждый сам». Не давая развернуться борцам с «токсичной маскулинностью» и «патриархатом». Вытесняя «чайлдфри» – и словесных, и абортивных. Утверждая многодетность не только как теоретическую норму, но и как практический образ жизни. Преодолевая сформировавшуюся у нас за позднесоветские времена ублюдочную модель «однополой семьи» – мама и бабушка.

Вообще, нам нужно вернуть к жизни нормального русского мужчину – не только как воина и строителя державы, но и как отца. Бесконечные трусливые нытики-алиментщики, которыми заполнен наш интернет – это настоящий позор. Не хочешь быть алиментщиком – будь отцом, если надо – отцом-одиночкой.

Римляне считали бездетность позором. Император Август начал историю Империи с возрождения многодетности и семейных ценностей. А когда римские правящие слои снова охватила эпидемия малодетности и бездетности, то Империя оказалась в глубочайшем кризисе, из которого ее вывело только принятие Христианства и становление Византии, опять же, базировавшейся на христианских семейных ценностях, так ярко выразившихся, к примеру, в житии Филарета Милостивого.

И как наследие советского эксперимента, и как результат распространения современного западного гедонизма и чайлдфри-идеологии, у нас вокруг многодетных сформировалась настоящая аура враждебности, которую мне самому неоднократно приходилось испытывать на себе. Та самая ненавистная Святу Павлову «бабка у подъезда» гораздо чаще будет шипеть не про «шалав» и «пидарасов», а про «понарожали», «шумят» и «весь подъезд истоптали». Атмосфера ненависти к многодетным, особенно к русским многодетным, – это такая настоящая новиопская «скрепа».

Лично я считаю, что детность должна быть напрямую связана как с активным, так и с пассивным избирательным правом. У гражданина должно быть столько голосов, сколько у него на иждивении детей, потому что это его детям жить в будущем мире и это им кормить не только своих родителей, но и тех, кто вместо воспитания своих детей прожег жизнь на удовольствия.

Многодетные должны быть привилегированной кастой в нашем обществе, даже если эта каста в какой-то момент окажется большинством. Избирательные права, преимущества в карьерном росте, дополнительные балы на ЕГЭ или что там заменит его в будущем для детей из многодетных семей. Иными словами, поскольку права и свободы гражданина в обществе – это производное от совокупной свободы, могущества, богатства этого общества, то те, кто обеспечивают его демографический фундамент, кто расширяет возможности этого общества, увеличивая количество его полезных членов, должны находиться в привилегированном, а не в униженном, как сейчас, положении.

«Последним прибежищем негодяя» в споре о многодетности является аргумент, что преимущества многодетным – это преимущества мигрантам, у которых детей больше, чем у русских. Но этот аргумент откровенно лукавый. Задача ведь состоит в том, чтобы стимулировать рождаемость как раз среди русских. А раздавать паспорта кому попало под предлогом пополнения демографического баланса страны надо прекращать. Но без восстановления среди русских нормальной рождаемости (и воспитуемости, о которой часто за спорами о рождаемости забывают), остановить миграционное затопление страны будет просто невозможно.

Русская многодетная семья сегодня – ключ ко всем остальным традиционным ценностям.

Без нее ни веры, ни государственности, ни народа, ни исторической идентичности, ни экономической эффективности, ни военной мощи попросту не будет.