Наша недавняя история приучила нас, что терроризм — это главным образом радикальные исламисты и тому подобные движения. Но в реальности…это многоликое явление. Для России XIX и начала ХХ века куда актуальнее оказалась проблема леворадикального террора.

Истоки современного терроризма восходят к эпохе освобождения крестьян. Весной 1862 года московский студент Петр Заичневский пообещал потрясти Россию революционной борьбой и заявил, что крови не боится. Несколько лет его прокламация обсуждалась широко, хотя и подпольно. Вскоре кровь пролилась по-настоящему.

Первым терактом современного типа в русской истории можно, пожалуй, назвать выстрелы Дмитрия Каракозова в апреле 1866 года. Он целился в Александра II, но промахнулся. С тех пор террористические организации плодились как грибы после дождя. Их задачей было дезорганизовать государство, создать хаос и привести к крушению правительственный аппарат Российской империи. В 1869 году Сергей Нечаев подогнал теоретическую основу под террор в «Катехизисе революционера»: «Прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу». После первого же убийства собственного товарища организация Нечаева пошла под суд (лидер успел скрыться), но начало было положено.

Затем 1870-е годы оказались временем становления революционных организаций, в первую очередь знаменитой «Народной воли». Первоначально многие будущие боевики пытались «ходить в народ» и пропагандировать свои идеи среди широких масс соотечественников, но крестьяне слушали агитаторов вполуха, и в лучшем случае революционер становился неплохим сельским врачом. Затея провалилась, но революционеры были готовы загнать народ к счастью против его воли.

После первых неудачных попыток убить императора Александра боевики успели совершить целый ряд громких акций. Сергей Степняк-Кравчинский заколол шефа жандармов Николая Мезенцева, а Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова. Трепов был неординарной личностью. Хотя он известен в основном как жертва террористки, он был обладателем бурной биографии — в 1860-х он был дважды ранен во время мятежей в Польше, причем во время попытки собственного убийства отобрал топор у одного из нападавших (!) и разогнал злоумышленников. Кроме личных подвигов Трепов занимался в Польше еще и тем, что сейчас назвали бы антитеррористическими мероприятиями, и благополучно управился с этой задачей. Тем временем Засулич была, что любопытно, террористкой-одиночкой — она не входила ни в какую организацию.

Интересно то, что в случае с покушением Засулич либеральное общественное мнение было на стороне преступницы. Террористка пошла на это после того, как Трепов приказал выпороть политического заключенного. Именно после этого градоначальник был ранен. На суде благодаря блестящей речи адвоката и тому, как неявно подыгрывал стороне защиты сам председатель суда А.Ф. Кони, Вера Засулич была полностью оправдана присяжными.

Это был шаг к самоубийству империи. Террористка, о которой было точно известно, что она действительно совершила то, что ей инкриминировали, ушла из суда свободным человеком. После революции 1917 года Засулич разочаровалась в большевиках, а Кони в первые годы советской власти откровенно бедствовал, но фарш назад уже не проворачивался.

Теракты на этом этапе совершались чаще сверхмалыми группами и одиночками, но шире всего стала известна первая группировка с четкой структурой и программой — это «Народная воля». Сия группировка откололась от другой радикальной группы, а именно от «Земли и воли». Народовольцы отличались экстремистскими взглядами даже на фоне последней. Эти задумали убить императора Александра II, и упорно шли к цели, несмотря на множество неудачных попыток.

В 1881 году группа бомбистов во главе с Софьей Перовской все же взорвала царя. Кроме монарха погибли казак конвоя и мальчик, не считая, собственно, самого террориста Игнатия Гриневицкого. Террористическая ячейка была разгромлена, а боевики повешены. «Народная воля» была уничтожена, но она протоптала дорожку — террористы продемонстрировали, что даже небольшая организация может обыграть весь государственный аппарат. Молодые радикалы отправились потрясать империю.

Идеологически эти люди стояли на либеральных и леворадикальных позициях. Как и кавказские исламисты конца ХХ века, и вообще многие террористические группировки, революционеры тыкали во вполне реальные язвы общества: земельный вопрос, бедность, социальная неустроенность, права женщин. Однако лекарство, предлагавшееся народовольцами и их последователями, было хуже болезни. Программа реформ Российской империи постепенно работала. Убийства чиновников реально приводили к обратному эффекту — закручиванию гаек. Андрей Желябов, один из ключевых террористов группы, убившей Александра II, сетовал, что история «движется ужасно тихо» и ее надо «подталкивать». Но в сущности сам Желябов и его соратники и не хотели бы движения истории, они предпочли бы не эволюцию, но взрыв. Фактически именно теракты вызывали наиболее жесткие, иной раз даже неразумно жесткие шаги. Внедрение полевых судов, учреждение генерал-губернаторств с чрезвычайными правами — все это происходило в непосредственной связи с громкими терактами. Так волна казней в конце 1870-х годов, когда за 1878-1880 годы было вынесено 29 смертных приговоров (реально казнили 18 человек), была связана именно с активизацией террористических групп.

Революция была своего рода гражданской религией этих людей. Фанатизм, готовность выносить даже очень суровые условия заключения, способность спокойно пойти на казнь или отправиться в ссылку — были чем-то новым для полиции и жандармов. При этом к попутным жертвам из числа гражданских лиц революционеры относились очень легко, и полагали, что, если лес рубят, щепки летят. Так, в результате взрыва в Зимнем дворце, который устроил Степан Халтурин, погибли 11 ветеранов недавней войны с турками, при этом император, которого планировали убить, не пострадал.

Приглядевшись к социальному портрету этих людей, мы увидели бы много общего с современностью. Террористы были в основном молодыми. Средний уровень достатка и образования — выше типичного по стране. Уровень представлений о жизни и работе государства — почти что детский. Общие взгляды на то, как должны развиваться события, на пути истории — наивный кровожадный романтизм. В сущности, современные молодые левые радикалы увидели бы много общего в народовольцах XIX столетия.

После «Народной воли», уже в царствование Николая II, на политическом горизонте взошла звезда эсеров — Боевая организация партии социалистов-революционеров. Это было намного более широкое и мощное движение, и боевая организация была лишь верхушкой айсберга. Само общество и государство было иным — на повестке дня стоял рабочий вопрос, на окраинах развивались национальные течения, росли города и университеты. Террор стал более разнообразным по социальному составу боевиков, политическая программа левых радикалов — лучше проработанной, появились отдельные организации национальных меньшинств. Эсеры оставались, впрочем, крупнейшим таким движением. Поначалу они колебались, обращаться ли к терроризму, но в конце концов Боевая организация стала поистине авангардом партии.

Собственно, боевиков среди эсеров никогда не было больше нескольких десятков человек. Однако за время пика террора в начале ХХ века даже в таком количестве они убили двоих министров, 33(!) генерал-губернаторов, не считая более мелких чиновников — там число убитых и раненых дошло до 4500 человек, не считая 4700 человек «попутных потерь». Теракты совершались с изумительной лихостью и находчивостью. Нашим левым террористам принадлежало даже такое сомнительное изобретение, как «пояс шахида» — «Адский жилет», к примеру, сняли с одного из террористов во время его попытки убить министра юстиции Щегловитова и великого князя Николая Николаевича. Кстати, именно из тех времен идет слово, знакомое любому из нас — «боевик». Первоначально это боец именно революционной группы.

У такого боевика чаще всего не было собственной жизни — она была подчинена его боевой, так и хочется сказать религиозной группе. Террористические ячейки были хорошо организованы, с четким разделением функций и детальной конспирацией. Зачастую они ухитрялись дать серьезный бой полиции, и не всегда та выигрывала.

Эсеры стали самой известной и мощной, но далеко не единственной подобной группировкой. Националисты от польских до армянских, анархисты всех мастей — чем дальше, тем террор становился более массовым и сложным явлением, вовлекавшим целый ряд разнообразных движений. Скажем, в 1908 году в ограблении почтового поезда на станции Безданы участвовали будущий диктатор и три (!) будущих премьер-министра Польши, причем возглавивший впоследствии Речь Посполитую Юзеф Пилсудский непосредственно руководил налетом. Кстати, политически ограбление в Безданах было совершено Польской социалистической партией.

И общество, и власти попросту недооценивали угрозу, исходящую от левых радикалов. Службы, занимавшиеся непосредственно контртеррором, этаким симптоматическим лечением, работали зачастую весьма эффективно. Не имея привычных нам технических средств, они брали свое широкой работой с агентурой и тщательностью действий отдельных сотрудников.

Однако проблемой государства на всех этапах развития нашего внутреннего терроризма было отсутствие стратегии и общей системной работы по борьбе с террором. Аристократия считала себя выше таких грязных материй, высшие чиновники относились к террористам как к какому-то нелепому и скверному недоразумению. Более того, зачастую высшие чиновники пытались использовать террористов в собственных целях. Так в 1880-х годах жандармский подполковник Георгий Судейкин затеял грандиозную провокацию. Он завербовал арестованного народовольца Сергея Дегаева, и при его помощи пересажал множество террористов, но дальше решил использовать боевиков в своих целях для устранения мешавших его карьере высших чиновников. Перепуганный Дегаев, поняв, во что он ввязался, сдался собственным товарищам и помог организовать убийство самого Судейкина — тому пробили голову ломом. Намного позднее, в эпоху эсеров, даже лидер Боевой организации Евно Азеф был провокатором. Вообще, попытки использовать агентов для обуздания революционной волны теоретически были отличной идеей, но на практике приводили к тому, что игра выходила из-под контроля, и террористы благополучно расшатывали здание Российской империи.

Общество же сочувствовало зачастую именно террористам. Лев Толстой писал Александру III проникновенное письмо, призывая помиловать убийц предыдущего императора, Леонид Андреев создал знаменитый «Рассказ о семи повешенных» по мотивам казни бомбистов группы Лебединцева, и в целом наша интеллигенция скорее сочувствовала боевикам, чем убиваемым ими чиновникам, полицейским и военным.

Террор повышал толерантность общества к насилию. Чем дальше, тем спокойнее публика относилась к такой городской партизанщине. Для террористов образ врага все ширился и ширился; если первые боевики убивали в основном высших чиновников, то позднее один из анархистов заявил, что «достаточно увидеть на человеке белые перчатки, чтобы признать в нем врага, достойного смерти».

Террористы были готовы буквально десятилетиями продолжать свою борьбу, и в итоге дождались реализации собственных мечтаний.

В 1917 году монархия в России рухнула. Именно социалистические и леволиберальные партии — кадеты, эсеры и социал-демократы — стали основой Временного правительства России. Однако большинство из них не порадовалось результатам собственной победы. Октябрьская революция смыла с арены истории уже и их самих. Бывший лидер эсеровских террористов Борис Савинков погиб в советской России, и он оказался не единственным из тех, кто в итоге, как выяснилось, обрушил здание империи себе на голову.

Левый и леволиберальный терроризм кажется нам сегодняшним чем-то совершенно необычным. Однако не стоит думать, что современные либералы — это просто «соевые куколды». Практика показывает, что не требуется иметь тысячи боевиков, чтобы потрясти страну. У современных террористов хватает спонсоров, инструкторов и идеологов. И нынешний теракт, можно быть уверенными, не последний.