Операция на Украине бодро началась, но быстро увязла. Похоже, что из ошибок хотя бы отчасти сделали выводы. Наступление русских под Луганском идет медленно, но позиции украинских войск прожимаются, и в районе Лисичанска постепенно набухает полноценный котел; полк «Азов» совместно с морской пехотой ВСУ наконец прошел заветный «экстракшн» из подвалов и ворвался в российские СИЗО – словом, хороших новостей меньше, чем хотелось бы, но больше, чем могло быть. Что вообще происходит?

Во-первых, да, давайте честно. Российская армия воюет менее эффектно, чем от нее ждали свои же граждане. Очень многие проблемы вооруженных сил еще 90-х годов оказались или не решены вообще, или решены половинчато. Некоторые из этих проблем были очевидны уже давно – скажем, проблемы российских сил с внедрением БПЛА известны десятилетиями; первые опыты в этом направлении относятся еще к Чеченской войне, а нехватка чувствуется до сих пор. Многократно показанные на парадах образцы техники зачастую там же, на парадах, и остались. Своя история – планирование: избыточная дерзость первоначальных планов операции стала очевидна уже через пару дней после, собственно, ее начала.

Да и противник оказался более упорным, чем ожидалось. Распада украинской армии не произошло: ВСУ защищаются зачастую фанатично, бросая в бой все новые и новые батальоны, несет огромные потери – но продолжает бешено выпускать на фронт новые части. Да, батальоны теробороны куда менее боеспособны, чем российские или украинские же регулярные мехчасти. Однако их просто физически много, и у России есть трудности с тем, чтобы все это богатство перемолоть на поле боя. Вообще, идущая «война» – это довольно необычное явление не только для постсоветской России, но и для наших вооруженных сил вообще.

Россия впервые за очень долгое время оказалась в такой ситуации. Противником выступает индустриально развитое европейское государство – причем многие недостатки компенсируются массированными поставками вооружений, примечательно, что это «неубиваемые заводы»: они находятся в Европе и США. При этом российский контингент на театре боевых действий существенно меньше по численности, чем у противника. Разговоры о мобилизации в России остаются на уровне слухов, причем вызывают глухое мрачное ворчание в обществе. Противник же ее вовсю ведет и анонсирует готовность выставить чуть ли не миллионную армию (столько не наскребут, конечно, но стараться будут). При этом российские войска наступают, пусть медленно, и наносят противнику поражение.

У нас вообще обычно сосредоточены на своих трудностях, что и понятно, и не замечают, как ситуация выглядит с точки зрения противника. У него же появился новый жанр видеоблогерства: «Вот все, что осталось от нашей роты (в кадре два десятка заморенных мужиков), поддержки нет, ротации нет, нам крышка, слава Украине». Просочившиеся в сеть документы, в принципе, подтверждают: потери у противника очень тяжелые. Согласно поименным спискам, к примеру, в 57-й бригаде ВСУ убито и пропало без вести не менее 200 человек. Вроде бы немного, но это заведомо неполные данные, причем это означает, что еще не менее 800 ранены, то есть, по крайней мере, тысяча бойцов у бригады выбыла, и это уже означает, что потери подбираются не менее чем к половине состава. При этом бригада находится на горячем участке, но не на самом остром – на участке Бахмутской трассы.

Причем в таких ситуациях одно цепляется за другое: по мере того, как растут потери, командование затыкает дыры плохо подготовленными резервистами, которые, в свою очередь, гибнут быстрее подготовленных кадровых военных. Собственно, в той же 57-й бригаде некоторые погибшие буквально приехали на собственные похороны и были убиты менее чем через неделю после прихода в военкомат.

Это означает довольно банальные вещи: если Россия воюет силами меньшими, чем есть у противника, и наносит ими колоссальные потери и медленно, но уверенно продвигается вперед, то да, мы воюем не столько числом, сколько умением, техническим превосходством и огневой мощью. Собственно, и наступать у украинских войск пока получается только в ситуации, когда российские войска отходят сами, не доводя дело до «дня Бородина».

Это, конечно, что-то необычное. Расхожее выражение «русский паровой каток» предусматривало огромную массу дивизий, компенсирующих численностью и градом снарядов нехватку тактической гибкости. Теперь оказывается, что украинская армия при своем численном преимуществе (цифры называют разные, но то ли 3:2, то ли вовсе 2:1) помаленьку терпит поражение и просит пардону «экстракшна».

Однако.

Однако было бы колоссальной ошибкой впадать в самоуспокоение. Скажем, российские проблемы с высокоточным авиационным вооружением – это беда, о которой говорится уже на всех уровнях. А ведь прямой результат пренебрежения этим вопросом – это потерянные самолеты, ухудшение способности авиации влиять на ход боев. Не требуется каких-то особо умных бомб, но хотя бы уйти от привычки решать любую проблему старым добрым «чугунием» необходимо. Свободнопадающие бомбы были хороши, когда требовалось гонять ближневосточных террористов, у которых любая «Шилка» была чудом техники. Согласимся, что украинская армия – это далеко не самое страшное, что может встретиться нашим войскам в боях. И что с нашими войсками будет тогда? Да ведь и сейчас проблема уже стоит в полный рост. Армия – инструмент политики, но для того, чтобы этот инструмент работал, он сам должен быть в полном порядке. А у нас в порядке далеко не все.

Ситуация в корпусах народной милиции Донбасса местами просто катастрофическая. Многие подразделения обескровлены, и это вопрос к их командованию, которое ухитрилось в XXI веке, четко зная, что противник готовил оборону годами, врубиться в лоб в «линию Мажино» и продавливать ее ценой неоправданно высоких потерь. Из-за этого проседает боевой дух, теряется боеспособность. Не говоря уже, что мы воюем в любом случае ради будущего, которое станет лучше или хотя бы не хуже, чем до войны – но для каждого нашего погибшего оно уже никогда не наступит.

Это чудовищно – в первую очередь, исходя из известного обстоятельства: нас очень мало, и мы не можем позволить себе терять даже столько же солдат, сколько противник. Это ВСУ могут воевать до последнего украинца, коли им своих зергов со свастонами не жалко; мы до последнего русского воевать не имеем права.

«Война», которую ведут Россия и ЛДНР, требует действительно бережного отношения к личному составу. Нас мало. Нас очень мало. А это значит, что каждый российский солдат должен быть намного эффективнее своего оппонента по ту сторону линии фронта. Это означает, что для нас задержки с принятием современной техники в серию губительны. Недавняя история, когда российские войска понесли тяжелые потери на переправе через Северский Донец, ужасна не только тем, что реку несколько раз безуспешно пытались форсировать в одном и том же месте, а еще и тем, что после парадов с «Курганцами» на реальном поле боя воюют толпы БМП-«копеек». Это означает, что офицеры, командовавшие тяжелейшим и принесшим колоссальные потери войскам ЛНР штурмом Рубежного, не соответствуют своим должностям, и вообще вся история требует разбирательства. Возможно – с трибуналом по итогам.

Наша армия побеждает. Но сейчас не ХХ век с его тотальными мобилизациями. Армия должна не просто выигрывать войну. Она должна выигрывать ее с минимальными собственными потерями и максимальными у противника. Россия 24 февраля ввязалась в крупную игру с высокими ставками, и коль скоро в ней мы не можем себе позволить громоздкую армию, воюющую числом, нужно совершенствовать свои козыри.

И давить эффективностью.