Бронированный уазик бодро прёт по дороге на запад от Курска. В салоне трое. Один — Александр Богачёв, подтянутый мужчина в камуфляже, слегка за сорок. Бывший глава Суджанского района. Сейчас мы с ним едем вывозить в пункт временного размещения тех, кого сможем.

У Богачёва в руках тетрадный лист с заполненным от руки списком людей, которых родные ищут в недавно освобождённой Судже. Фамилии, адреса. В телефоне ещё и видео — это обращения от близких с просьбами к родственникам, если те найдутся, соглашаться уезжать. Мало отыскать — надо ещё уговорить покинуть городок.

Второй, за рулём — Алексей Спиридонов, крепкий дядька полста лет, шеф «Центр «Патриот» — НКО, которая занимается гражданской обороной в широком смысле: медицина, добровольные пожарные команды. О плохом подумали заранее: «Патриот» создали ещё в 2022 году, когда до вторжения оставалась пара лет. Когда через границу попёрли мехгруппы ВСУ, всё это пригодилось.

Ну, и я, грешный, до кучи. Журналист.

На Суджу должны свернуть у заправки. Тут же первый сюрприз — ракетная опасность: извините, пока не отменят, бензин не отпустят.

Стало быть, ждём. Вообще, от тревоги ничего не меняется, просто перестают обслуживать. Так что стоим и потягиваем чаёк с видом на ракетную опасность под бескрайним небом. От тревоги тоже можно устать. В Курске сирены включают этак через два часа на третий, но люди уже настолько привыкли, что не реагируют вообще. А здесь, в полях, пока просто набивается пробка из таких же, как мы — волонтёров, военных, журналистов.

На заправке тут же у всех находятся знакомые. Мир — деревня, война — тоже. Попутно Александр что-то уточняет, обменивается просьбами: кого найти, где что посмотреть. Ракетную опасность отменяют. Все рассасываются по машинам, и мы сворачиваем на Суджу.

Перепад между обычной жизнью и военной каждый раз происходит резко. Ты выходишь из уюта и безопасности, и блокпост становится порталом в другой мир. Моментально исчезают люди. Гражданских сюда не пускают. Сёла эвакуированы. Вскоре мы проезжаем настоящую «линию Маннергейма». ДОСы натыканы по краям дороги почти вплотную. «Зубы дракона», капониры… Скорее всего, там где-то ещё мины. ВСУ не дошли досюда, но были не так уж далеко — в минутах езды на машине. Так что предосторожность не выглядит зряшной. Русский народ роет в белой земле блиндажи…

Когда ты видишь первую машину в кювете, часть тебя думает: да успокойся ты, обычная автокатастрофа, а ты тут драматизируешь. Но потом машины попадаются всё новые и всё чаще. Поначалу один джип на 2-3 километра, потом постепенно уже по несколько машин на километр. Гражданские, военные, волонтёрские — кто ж разберёт; этот остов мог быть чей угодно.

В неприметном сельце по дороге у нас что-то вроде летучки. Село не сильно побито; единственный контактный бой здесь случился, когда одинокий танк ВСУ дуриком проскочил внутрь. Его сожгли, но вездесущие БПЛА успели попить людям крови. Жителей нет — все эвакуированы. Машина заруливает во дворик, из гаража выходят встречать бойцы. Тут же распределяются, кто куда едет. Мы получаем двух молодых парней-росгвардейцев в сопровождение и облачаемся в броню. Здесь же — ещё более важная мера, чем броня: обматываемся красным скотчем. Без этого можно просто нарваться на пулю от своих же: опознание свой-чужой никто не отменял.

Едем на двух броневиках. РЭБ есть, но всё равно стараемся держать дистанцию. Вообще, машины кругом сплошь с этими нашлёпками радиоэлектронной борьбы. Понятие тыла стало очень относительным, без защиты можно и за много километров от ЛБС поймать метко сброшенную с неба премию Дарвина. Так что и отряд в гаражах снаружи не бегает особо — бережёного Бог бережёт.

С нами едет «Граф», Николай Волобуев — глава администрации соседнего Беловского района. Высокий крепкий пожилой дядька и, как оба его товарища, постоянно лазает в самые неприятные места. На войну он едет в цивильных брюках и туфлях. Все они старые знакомые и коротают дорогу такими обычными разговорами мужиков средне-старшего возраста, просто-таки «О чём говорят мужчины у линии фронта», Квартет Z.

Горелых машин вдоль дороги становится всё больше. Появляется украинская битая техника — вдалеке видны контуры машин, которые пытались прорваться дальше на север. В одной из этих тачек у дороги ранили Поддубного. Совсем недалеко от Суджи лежат сгоревшая БМП-2 — наша, БТР — неизвестно чей, но смотрит нам навстречу, и натовский броневик в кювете.

В августе на кольцевой у Суджи противник побил гражданские машины, пытавшиеся вырваться из городка. Они до сих пор тут стоят.

Наверное, так должен выглядеть чёртов «Сталкер» в реальной жизни. Дома тупо смотрят проломами в стенах и выбитыми окнами. Сгоревшие автомобили — то микроавтобус, то кран-борт, асфальт расплёскан. У дороги — противотанковые ежи. Армагеддон был вчера. Потом ты замечаешь, что всё-таки стены-то стоят, и многое тут можно поправить. Но пока эти улицы выглядят жутко неприветливо. И главное — нет людей.

Проехав по восточным пригородам Суджи, ныряем в неприметную улочку. Тут нас уже встречают. Это промежуточная станция. Тех, кого будем эвакуировать, поведём сюда пешком. Отсюда их заберут автобусы. Машину прячем во дворе.

Кругом появляются солдаты. Толпа бойцов разнокалиберная, тут все типы лиц, какие бывают в России. Славяне, кто-то с характерным южным хэканьем, кто-то хоть сейчас в викинги, кумык с позывным «Кумык», жизнерадостный парень из Чечни, наконец, небольшой мужик с лицом пирата — местный, воюет в буквальном смысле за свой дом. Если убрать камуфляж и оружие, то они были бы похожи на людей, которые собрались по весне на шашлыки, чисто мужской компанией посидеть.

Все донельзя предупредительные и вежливые, кстати. Серьёзно, в массовом представлении солдат должен быть грубоватым, но эти постоянно как-то по мелочи друг другу помогают, подсказывают, что-то придержать-донести, застегнуть-отстегнуть — запросто и, кажется, даже без просьб. Одно слово — вежливые люди. Такое ощущение, что, если один начнёт фразу, то другой её продолжит, а третий закончит. Может, это слаженность и сработанность того уровня, когда отряд работает как один организм. В общем, наши воюющие мужики выглядят… Блин, офигенно они выглядят. Как побеждающая армия.

Все, как сейчас водится, с патчиками. Вообще, кто-то защитит диссертацию по культурологии с этими патчами когда-нибудь. Самые популярные — религиозные и шуточные. Иконка, чёрный флаг Бакланова («Чаю воскресения мёртвых и жизни будущаго века. Аминь»), тут же классическое «Нет ума, штурмуй дома» и анимешная девочка «Добро пожаловать в ад». На втором месте — политические: имперки, чуть поменьше — красные флаги, у некоторых вообще и то и другое сразу. Что-то в этом есть от ландскнехтов, которые носили демонстративно попугайные одежды, чем пугали бюргеров — но как удержишь от самовыражения человека, который на смерть как на работу ходит. Вера и шуточки — то, что не даёт сойти с ума. Средний русский солдат — православный юморист.

Всё это человеческое тепло разбавляется предупреждением от одного из военных. В такой-то микрорайон нам лучше не заглядывать, потому что там вылезла группа ВСУшников; прятались по подвалам, сейчас пытаются выйти. А наши, стало быть, идут их страшно кошмарить и попленять. Ладно, учтём.

Пешком мы пойдём по прозаической причине — мост взорван. Перед ним та самая, уже всем известная колонна машин ВСУ — пяток горелых джипов и бусиков сиротливо торчит на полотне дороги. Покатались хлопцы.

А дальше — разрушенный всей технической мощью мост. Бетон разворочен, арматура с палку колбасы толщиной завязана узлом, крошево.

Сама речка неширокая, но на технике не проберёшься. Мостов на самом деле два. Один взорванный, другой — понтон, по которому можно пускать машины. Куда пойти? Правильный ответ — по взорванному. Противник в курсе, что есть понтонный мост, и накидывает кассетками вместо добрый день. Транспорт проскочит, он на полотне долго не задержится, а вот пешком можно встрять.

Переправа выглядит не очень эстетично, но ничего лучшего тут не придумаешь. Поверх потока брошены металлические решётки и доски. Чисто «Форт Боярд». Чтоб не навернуться в этот поток, надо аккуратно прыгать по нашим ненадёжным мосткам, держась за обломки настоящего моста. Помаленьку перелезаем на тот берег. Бойцы сопровождения всё время одёргивают — не собирайтесь толпой. Почему — немудрено понять, над головой регулярно летают БПЛА.

И ты всё время чувствуешь этот запах. Оборот «понюхать пороху» неактуален, потому что война пахнет помойкой. Горелое дерево, горелый пластик, гниль. Ко всему этому примешивается ещё один аромат…

В Судже есть краеведческий музей. И нет краеведческого музея. Уже после освобождения городка противник влепил в здание. Накрыло смотрительницу музея Аллу Андрееву. Пожилая женщина лежит, прикрытая куском профнастила — тут сначала должны поработать следователи из СК. На всякий случай фотографирую руку с браслетами и колечками для опознания. Смерть здесь выглядит очень обыденно.

Всё изгваздано. Многие дома — XIX века; пережили Великую Отечественную, но не нынешнюю схватку. Гарь, крыши рухнули. Церковные ворота выщерблены, как будто какая-то Годзилла вырвала кусок зубами. Странный контраст — посреди улицы аккуратно уложены стройматериалы. Спрашиваю Александра — мол, что за притча, уже восстанавливаем? Оказалось, собирались благоустраивать улицы как раз перед вторжением…

Вокруг непрерывно идёт то, что называется боевая работа. Где-то совсем неподалёку злобно хлопают «исходящие» артиллерии. Иногда поодаль добавляется лязг стрелкотни. В воздухе висят дроны. Разведывательные мавики, ударные FPV. Если прятаться от каждого, не дойдём никуда, но в основном это свои. Эти БПЛА омерзительно скрипят в полёте, просто гнусно звучит. Толкин придумал ледяное завывание назгулов, прячась от миномётного обстрела. Если где-то на этой войне есть такой же великий сказочник, он, боюсь, сочинит разожравшихся до размеров собаки комаров.

Навстречу попадается патруль местной теробороны. Ребята выглядят на диво бодрыми для такого места. Характерная примета — дробовики вместо автоматов. В принципе, тут оно даже практичнее — отстреливаться от дронов больше толку от дробанов. Мы идём дальше. Искать живых гражданских.

Что в Судже есть отрадного — она по маковку забита следами поражения украинской армии. Танки, БМП, броневики. Сразу после моста в улочке налево зажат за деревьями «Страйкер». Дальше у церкви — «Брэдли», она даже сейчас, подбитая и брошенная, выглядит грозно. На знаменитой карте потерь украинской бронетехники от «Лостармора» обозначено далеко не всё, и на момент, когда пишутся эти строки, как минимум пары машин, что я видел, ещё нет. В одном месте встречаем целую небольшую колонну; четыре разных БТР — украинский «Козак», французский, турецкий и даже австралийский бронетранспортёр. Всё это разбито, изувечено, «француз» въехал в бронированную задницу «австралийцу», аппарели наружу, двери и люки распахнуты. Неподалёку стоит танк с пробоиной в борту, перед ним — впечатавшийся в дом броневик. На броне танка — помятая каска.

Обычных, не бронированных машин — десятки, с украинскими треугольниками на дверях, с польскими номерами — а ведь я не высматривал специально, и это не какая-то важная транспортная артерия. Их били у располаг. Их били на ротациях. Их били при отступлении. Их били. На некоторых — не спасшие «мангалы», некоторые завешены дополнительным железом почти до неузнаваемости. В одном месте машины, возможно, посекло не дроном, а кое-чем поинтереснее. В огороде неподалёку — здоровенная воронка: влепили ФАБом. Похоже, попали куда целились — неподалёку, кроме остовов машин, следы людей: камуфлированные спальники, проломленная плита бронежилета. Не знаю, почему решили потратить на всё это аж бомбу, но тем, кто здесь был, явно стало нехорошо.

ВСУ оставили после себя массу военного мусора, и не весь он безопасный. В городке можно найти всё что угодно. Гранаты, артиллерийские мины, боеприпасы для дронов. В одном из зданий прямо у крыльца лежала РГН. Запал вывернут, но это всё равно боевая граната. Во многих домах остались небольшие склады боеприпасов. В одном месте — россыпь натовских 120-мм мин. На «лепесток» посреди улицы уже не наткнёшься, но в дома лучше заходить, внимательно всё оглядывая. В некоторых местах — круглые пятна на асфальте. Это подрывали противотанковые мины.

Среди битого железа постоянно носятся наши парни на квадроциклах и мотиках, видимо, это главный здесь лёгкий транспорт. Гражданские чаще ездят на велосипедах, и признак жизни — лежащий у забора велик. Солдаты моторизованные и выжимают какие-то бешеные скорости на этих дорогах. На фоне подбитых броневиков и кусков дронов это выглядит как «Безумный Макс». Чёрт побери, это и есть «Безумный Макс».

Трудно при виде этого не поддаться самой злобной мстительности. Суджа загажена и разграблена. В одном месте нас встречает озлобленный дед. «Эти пришли — разграбили, вы пришли — развалили». ВСУшники отобрали у него машину и бензопилу, а во дворе гордо устроили огневую позицию. Так что не приходится много думать, что он имеет в виду, говоря «ваши развалили». Возможно, его трудами и потом заработанная машина как раз и стоит где-то на улицах с треугольником на двери и дырой от дрона в моторе.

Вообще же украинские военные грабили тщательно, с размахом. В многоквартирниках нет ни одной целой двери. В домах шарились, выгребали всё. Ты заходишь в чей-то дом, дверь висит на одной петле — сбили взрывчаткой. Когда-то тут был приличный ремонт — сквозь дрянь и пыль всё ещё проглядывает хорошо обустроенная ванная, добротная мебель. На стене старая фотография — совсем юная семейная пара. Всё это измызгано, ящики выворочены, домашние мелочи, вазочки, фотки, книги, всё то, что создавало уют, годами любовно собиралось — брошено на пол, растоптано, вбито в дерьмо сапогами какой-то свиньи, которая зато впервые в жизни попользовалась микроволновкой. Ну или осталась вместе с ней внутри одного из тех броневиков на улице. В качестве финального штриха — на столах и под ногами опустошённые бутылки спиртного.

Я стою посреди чужой квартиры и не могу отделаться от ощущения, будто смотрю на только что изнасилованную женщину.

Все стены вдобавок исписаны. Всякие плохие пожелания «кацапам», вилки-тризубы, «русиш швайн» и тому подобные граффити. Ну и бесконечное «Занято, хренадцатая бригада», «Занято, тогда-то, такой-то батальон», «Занято». Хрен вам, свободно, добро пожаловать отсюда.

Оккупанты, давайте говорить до конца, были такими не все. Одной из женщин, с которой мы говорили, достались нормальные люди, не идейные и не мародёры, мобилизованные. Эти рубили ей дрова, таскали воду, делились едой. Люди суть люди, и на каждого мародёра найдётся здоровый на голову, кому просто не повезло, что попал под бусификацию и бегал не так быстро, как ТЦКшники. Но равнодействующая между этими двумя силами получилась вот такая.

Добираемся до домов, где живут люди. С ходу обнаруживаем пожилую женщину и её молодую дочь Елену. Те наотрез отказываются уезжать, и дочь выдаёт афоризм, который лучше всего описывает подход оставшихся в городе суджанцев:

— Во-первых, у меня телится корова. Во-вторых, я победу буду здесь встречать!

Как будто в ответ из-за дома доносится победное «МУУУУУ!!»

Ладно, против такого сложно возражать, идём дальше. Вокруг бегают толпы брошенных собак. Некоторые — с неполным комплектом лап. Часто агрессивные: пасть жертвой контуженного и одичавшего корги было бы досадно, так что стараемся спиной не поворачиваться, а бойцы вообще дёргают затворами.

У следующего дома нас уже ждут. Что людей вывозят, местные уже в курсе. Так что женщина средних лет дожидается нас с баулами, собирается и без особых предисловий готова идти.

Она оказывается очень религиозной и видит в случившемся признаки конца света. В Писании перед последними временами обещаны эпидемии и войны. Коронавирус уже был, теперь война. Я не фанат буквальной трактовки Библии, но трудно спорить с человеком, у которого эсхатологические концепции сбываются прямо на глазах. Тут вообще сложно не поверить, что конец времён наступил. Она советует молиться за врагов. Честно говоря, единственная молитва, которую мне хочется о них произнести — заупокойная. Но это она здесь жила все эти месяцы, а не я, и тут ей точно виднее. Она считает, что весь этот инферно — испытание веры. Трудно не согласиться.

Следующий дом — от ворот поворот. Местная хозяйка построила настоящий постапокалиптический бункер. Окна забиты щитами, внутри лекарства, еда, утка крякает прямо в доме. Как обычно — куда я брошу двор, кому отдам скотину. После уговоров она даже готова ехать, но не может прямо сейчас. Александр и Алексей сговариваются, что заедут за ней на следующий день.

Финальный пункт программы — дедушка. Он могуч. Он весит центнер. У него два внука и уже два правнука. И он плохо ходит. Идти далековато, но подхватываем и помаленьку движемся к выходу. «Ещё за девками побегаешь», — подбадривает нашего старца Алексей.

Я веду дедушку по улице, и тут меня слегка прошибает. Через соседний двор лихо чешет FPV-дрон. Он идёт на небольшой высоте, и я успеваю разглядеть что-то, похожее на снаряд к РПГ. Без деда можно было бы попробовать убежать… да ладно, куда тут убежишь, и с какойскоростью бегать-то надо. А с дедом…

Дрон степенно улетает за дом. То ли не заметил, то ли решил, что старик и толстяк — не мишень. Или вообще свой был.

Вообще, по мнению солдат, дронов сегодня почти нет, а, по-моему, эти твари порхают беспрерывно. Но это штатскому мне так кажется. Военные считают, что часто — это когда нельзя в туалет сходить, вышел на две минуты, а тебя уже FPVшник караулит. Поверю на слово.

Тем временем Александр находит великую ценность — хорошую тачку. Где-то по соседству находится тачка попроще, в неё грузятся вещи, в основную — садится дедушка. Мы посменно ведём эти тачки к зоне эвакуации. Чёрт побери, а как мы через реку-то потащим центнер дедушки… Но тут, слава Богу, от раздумий выручают военные. Мы встречаем «буханочку», и бойцы грузят старика к себе. Всё-таки решили по понтону, с риском, но быстро. Эсхатологическую тётечку доводим как есть — через реку.

Дело сделано. Со «станции» едем назад, в сторону Курска. Прощаемся с бойцами, сбрасываем броню и красные повязки. За этот раз вывезли двух живых. Хороший день.