Tilda Publishing
Шаги, секты и рабский труд: как устроена система частных тюрем России
Вы просыпаетесь после долгого сна и видите, решетки на окнах. Здоровенные мужики не дают вам выйти и позвонить, а когда вы настаиваете, обещают запереть вас в подвале на две недели, пока вы не успокоитесь. Вы понимаете, что вас похитили и не выпускают. Но эти люди не просят выкупа, им не нужны ваши деньги. Они говорят, что хотят вам помочь, и именно поэтому вы не сможете никуда выйти ближайший год. Скажите, что они ошиблись? Вновь подвал и оплеуха, от которой зазвенит в ушах. «Первый месяц все так говорят», — успокоят они вас.
Первая реакция - вам кажется, что это страшный сон. Вы просто лежите без движения, и ждете, когда вы наконец проснетесь. Но вы не спите. Вам чертовски страшно и вы не знаете, что делать. Вы перебираете в голове варианты, за что вы могли здесь оказаться. Да, совсем как в фильме «Олдбой». Кто мог мне так отомстить, — спрашиваете вы себя, — что я мог такого сделать, чтобы меня отправили сюда?
Но вы не убийца, вы не сделали никому ничего плохого, а отправили вас сюда самые дорогие и близкие вам люди. Когда через месяц вам все-таки дадут позвонить, и они убедят вас, что это для вашего блага и что вы в надежный руках. Другого выхода, скажут они вам, не было. Самое удивительное, что вы уже будете согласны с ними.
Выше — абсолютно реальная история, в которой оказался прошлым летом наш читатель. Москвич, средних лет, с хорошим достатком, ничего необычного. Но если вы думаете, что это жесть, то поверьте, ему ещё повезло. Одну из наших героинь, попавшим в такое место, регулярно подвергали пыткам и издевательствам, не давая спать и заставляя носить на шее гири. Дочь другой — убили, тело не найдено до сих пор. Третьему сломали ноги хоккейной клюшкой за попытку побега. Четвертого сдавали в найм, как раба. Пятого пытали водой. Подвал — это не метафора.
Первая реакция - вам кажется, что это страшный сон. Вы просто лежите без движения, и ждете, когда вы наконец проснетесь. Но вы не спите. Вам чертовски страшно и вы не знаете, что делать. Вы перебираете в голове варианты, за что вы могли здесь оказаться. Да, совсем как в фильме «Олдбой». Кто мог мне так отомстить, — спрашиваете вы себя, — что я мог такого сделать, чтобы меня отправили сюда?
Но вы не убийца, вы не сделали никому ничего плохого, а отправили вас сюда самые дорогие и близкие вам люди. Когда через месяц вам все-таки дадут позвонить, и они убедят вас, что это для вашего блага и что вы в надежный руках. Другого выхода, скажут они вам, не было. Самое удивительное, что вы уже будете согласны с ними.
Выше — абсолютно реальная история, в которой оказался прошлым летом наш читатель. Москвич, средних лет, с хорошим достатком, ничего необычного. Но если вы думаете, что это жесть, то поверьте, ему ещё повезло. Одну из наших героинь, попавшим в такое место, регулярно подвергали пыткам и издевательствам, не давая спать и заставляя носить на шее гири. Дочь другой — убили, тело не найдено до сих пор. Третьему сломали ноги хоккейной клюшкой за попытку побега. Четвертого сдавали в найм, как раба. Пятого пытали водой. Подвал — это не метафора.
Если вы думаете, что этот рассказ про какую-то частную тюрьму где-то в Сибири или Средней Азии, тоже нет. Половина наших историй произошла в Москве, или около неё. Количество людей, оказавшихся в таких обстоятельствах — сотни тысяч в год. За последние годы — миллионы.
Если вы ещё не догадались, то мы говорим про реабилитацию. Можно называть это по разному — рехабы, центры социальной адаптации. Суть при этом не меняется, и эта история совсем не про наркотики. Эта история про деньги.
Если вы ещё не догадались, то мы говорим про реабилитацию. Можно называть это по разному — рехабы, центры социальной адаптации. Суть при этом не меняется, и эта история совсем не про наркотики. Эта история про деньги.
Несколько месяцев назад интернет умилялся очаровательному дворнику Виталию Никифорову, который на вопросы журналиста к 14 февраля рассуждал о любви цитатами группы The Beatles. Ролик очень быстро стал вирусным, дедушка действительно милый, и вскоре о нём написали десятки изданий. Выяснилось, что благодаря неожиданной известности мужчине удалось найти сына Дмитрия, связь с которым была потеряна еще 40 лет назад. Отец и сын уже даже успели созвониться по телефону, разговор, правда, оказался коротким — Виталий проходит реабилитацию от алкогольной зависимости в томском центре «Рука помощи», а пользоваться телефонами там запрещено. Впрочем, Дмитрий надеется, что он успеет наговориться с отцом после того, как он пройдет полный курс реабилитации. Дмитрий не знает, что «реабилитация» его, скорее всего, не отпустит никогда. А сама эта история - типичный пример того, как общество реагирует на проблему реабилитационных центров. Её просто не замечают.
Томская «Рука помощи» является частью разветвленной системы организаций сектантского движения неопятидесятников. Учредители и совладельцы фонда — люди, в разных качествах связанные с церквями движения, например, «Краеугольный камень» и «Церковь Прославления». К слову, с последней «Рука помощи» даже делит одно здание на двоих — там регулярно проходят различные мероприятия, концерты для молодежи, проповеди, приезжают иностранные пастыри, говорят на иных, «ангельских», языках, трясутся.
Главная цель большинства неопятидесятнических организаций, как и практически любых сект, — заработок лидеров под прикрытием миссионерской и благотворительной деятельности. Это многомиллионный бизнес, доход которому приносят рабское использование труда реабилитантов и ежемесячные пожертвования, десятины, вносимые всеми участниками движения, в том числе, и новообращенными из числа бывших реабилитантов и членов их семей.
Ситуация с «Рукой помощи» типична для большинства регионов страны. Фильм томских журналистов о неопятидесятниках вышел еще в 2014 году. С тех пор не изменилось вообще ничего, ни для «Руки помощи», ни для всех подобных организаций. Их проще не замечать.
Главная цель большинства неопятидесятнических организаций, как и практически любых сект, — заработок лидеров под прикрытием миссионерской и благотворительной деятельности. Это многомиллионный бизнес, доход которому приносят рабское использование труда реабилитантов и ежемесячные пожертвования, десятины, вносимые всеми участниками движения, в том числе, и новообращенными из числа бывших реабилитантов и членов их семей.
Ситуация с «Рукой помощи» типична для большинства регионов страны. Фильм томских журналистов о неопятидесятниках вышел еще в 2014 году. С тех пор не изменилось вообще ничего, ни для «Руки помощи», ни для всех подобных организаций. Их проще не замечать.
Один из наших собеседников, Станислав (имена всех героев изменены – прим.ред.), побывал сразу в трех сектантских центрах. После каждой реабилитации он срывался практически сразу – на реальную, физическую зависимость накладывались еще и злость, возмущение тем, что его, взрослого человека, запирали, держали под замком, истязали. Совсем как вещь.
“
— Для меня это было просто каким-то сюром. Вроде ты пришел за помощью, в реабилитационный центр с именем, ты спокоен и веришь, что тебя спасут. Но почему-то вдруг у тебя отбирают все, кроме повседневной одежды: телефон, документы, теплую куртку, чтоб выходить на улицу. Запрещают уходить. Запрещают общаться с семьей. Кормят испорченными или просто самыми дешевыми продуктами, от которых жутко тошнит. Тебе не помогают справиться с физической зависимостью, не дают лекарств, даже обезболивающих. И тебе дико плохо. Я думал, что просто умру.
Пятидесятники появились в России еще в первой половине ХХ-го века, как оппозиция к порицавшемуся тогда православию. Но широко распространились, как и большинство сект, в 90-е. В 00-е эта история уже стала массовой. Когда в обществе появилось понимание опасности заигрывания с сектами, когда об этом начали говорить массово, с экранов телевизоров, неопятидесятники поняли, что пора уходить в подполье. Сегодня практически ни один сектантский реабилитационный центр не заявляет открыто о своей религиозной принадлежности – о том, куда он попал, человек узнает постфактум, когда бежать и возмущаться уже поздно. Теперь большинство РЦ официально работают по извращенной программе 12 шагов. Звучит красиво, очень по-американски, но на деле это такая же страшная и массовая история.
ШАГИ В ПУСТОТУ
По оценкам экспертов Readovka, в России работают порядка 5000 реабилитационных центров, при этом около 40 процентов – 12-шаговые и мотивационные. Если в религиозных, в том числе и сектантских, центрах физическое насилие скорее редкость, чем общее правило, то именно шаговые, как правило, фигурируют в материалах СМИ о пытках и издевательствах в очередном арендованном коттедже.
Программа 12-шагов там, формально, действительно существует, но идет только фоном и служит оправданием для целого спектра наказаний. Руководители подобных центров верят, что вылечить зависимость можно только сломав человека. Они и ломают. Где-то психологически – заставляя ночами писать одну и ту же фразу вроде «я мразь», где-то физически – избивая, запирая на недели в подвале, заставляя таскать бревна с оскорбительными надписями, а собеседника «Таких дел», например, заставляли кататься голым по снегу, пока не пойдет кровь. Чаще, конечно, комбинируют.
Еще одно существенное отличие мотивационных и шаговых РЦ в том, что именно там практикуют насильственное удержание и принудительную госпитализацию, формально запрещенную и преследуемую по закону. Помогают в этом специальные колл-центры, номера которых можно найти на любом портале, посвященном борьбе с зависимостями.
Еще одно существенное отличие мотивационных и шаговых РЦ в том, что именно там практикуют насильственное удержание и принудительную госпитализацию, формально запрещенную и преследуемую по закону. Помогают в этом специальные колл-центры, номера которых можно найти на любом портале, посвященном борьбе с зависимостями.
“
— В день нам поступает порядка 1000 звонков, — рассказали Readovka в одном из колл-центров. — Мы, в свою очередь, перенаправляем звонящих в один из центров, с которыми ведем сотрудничество. Выбор центра, который мы порекомендуем, зависит от региона и финансового положения реабилитанта и его семьи.
«Сотрудничество» здесь означает, что за каждого приведенного клиента колл-центр получит до 100 процентов стоимости двухмесячного пребывания реабилитанта в стенах РЦ. То есть, сотрудники таких центров, конечно, могут помочь вам выбрать заведение поближе или подальше от дома, сориентировать по цене и убедительно рассказать о высококачественной программе реабилитации. Может, часть из этого, если повезет, даже окажется правдой.
Но на деле, ни один колл-центр не проводит адекватную проверку рехабов. Вы никогда заранее не узнаете, будут ли там избивать, морить голодом, придется ли там спать на полу или в подвале. Колл-центру это не интересно, его единственная цель — как можно скорее передать клиента в реабилитационный центр и получить вознаграждение.
Но на деле, ни один колл-центр не проводит адекватную проверку рехабов. Вы никогда заранее не узнаете, будут ли там избивать, морить голодом, придется ли там спать на полу или в подвале. Колл-центру это не интересно, его единственная цель — как можно скорее передать клиента в реабилитационный центр и получить вознаграждение.
Readovka провела эксперимент и связалась со случайным реабилитационным центром в ближайшем Подмосковье. Мы пожаловались на 32-летнего брата-мефедронщика, отказывающегося от лечения и не признающего свою проблему.
— Ничего страшного, сейчас я дам ваш номер мотивационной бригаде — это специально обученные люди, психологи, которые подъедут к вам домой, поговорят с братом и убедят его поехать лечиться, - объяснила очень сочувствующая девушка.
«Командир» мотивационной бригады перезвонил буквально через пару минут и сообщил, что удовольствие избавиться от надоевшего родственника обойдется в 10-15 тысяч по Москве — в зависимости от того, как долго он будет упрямиться. Для самого благодетеля технически вопрос простой — попасть в квартиру, позвонить мотиваторам за час-полтора и впустить их в квартиру.
— Ну смотрите, мы приедем, вы нас впустите и отойдете в другую комнату — чтоб не мешать. Можем еще надеть жилеты, как у скорой, но это не обязательно. А дальше просто поговорим и увезем лечиться. О всем остальном уже будете договариваться с директором реабилитационного центра.
— А как вы его уговаривать будете? У меня вот не получилось.
— Ну смотрите. Сначала просто попытаемся ему объяснить, что его образ жизни недопустим, что он делает плохо и себе, и вам. Это называется интервенция. Если не пройдет — попробуем хитростью. Скажем, что просто отвезем прокапаться в детоксикацию и вернем обратно. Кстати, а ваш брат какой по габаритам?
— Ну где-то 70 килограмм весит, похудел очень.
— Ну и отлично. Тогда, если совсем ни в какую, третий способ — сделаем ему небольшой укольчик успокоительного и увезем в центр. Никаких проблем.
— А от меня нужно какое-то подтверждение родства? Просто у нас в паспорте разные фамилии, — намекаем мы на возможное отсутствие родственных связей.
— Нет, ничего не нужно. Главное — впустите в квартиру.
— А подписывать ничего не нужно будет?
— Нужно будет ему подписать согласие на реабилитацию.
— Так вдруг откажется?
— Не переживайте, у него не будет вариантов не согласиться, — усмехается собеседник.
— Ничего страшного, сейчас я дам ваш номер мотивационной бригаде — это специально обученные люди, психологи, которые подъедут к вам домой, поговорят с братом и убедят его поехать лечиться, - объяснила очень сочувствующая девушка.
«Командир» мотивационной бригады перезвонил буквально через пару минут и сообщил, что удовольствие избавиться от надоевшего родственника обойдется в 10-15 тысяч по Москве — в зависимости от того, как долго он будет упрямиться. Для самого благодетеля технически вопрос простой — попасть в квартиру, позвонить мотиваторам за час-полтора и впустить их в квартиру.
— Ну смотрите, мы приедем, вы нас впустите и отойдете в другую комнату — чтоб не мешать. Можем еще надеть жилеты, как у скорой, но это не обязательно. А дальше просто поговорим и увезем лечиться. О всем остальном уже будете договариваться с директором реабилитационного центра.
— А как вы его уговаривать будете? У меня вот не получилось.
— Ну смотрите. Сначала просто попытаемся ему объяснить, что его образ жизни недопустим, что он делает плохо и себе, и вам. Это называется интервенция. Если не пройдет — попробуем хитростью. Скажем, что просто отвезем прокапаться в детоксикацию и вернем обратно. Кстати, а ваш брат какой по габаритам?
— Ну где-то 70 килограмм весит, похудел очень.
— Ну и отлично. Тогда, если совсем ни в какую, третий способ — сделаем ему небольшой укольчик успокоительного и увезем в центр. Никаких проблем.
— А от меня нужно какое-то подтверждение родства? Просто у нас в паспорте разные фамилии, — намекаем мы на возможное отсутствие родственных связей.
— Нет, ничего не нужно. Главное — впустите в квартиру.
— А подписывать ничего не нужно будет?
— Нужно будет ему подписать согласие на реабилитацию.
— Так вдруг откажется?
— Не переживайте, у него не будет вариантов не согласиться, — усмехается собеседник.
По оценкам экспертов Readovka, только один из 10 реабилитационных центров не использует насилие в той или иной форме в отношении своих подопечных. Об этом изданию «Батенька, да вы трансформер» рассказал Виталий Туминский, организатор движения «Рехаб-контроль», занимающегося сбором информации о центрах, применяющих насилие и пытки в отношении реабилитантов:
— Ситуация с наркореабилитацией в России становится всё хуже и хуже, и просвета не видно, 90 процентов всех «ребух» — это культивируемое насилие, а по всей стране не более двух десятков таких ребцентров, откуда клиент по своей воле может уйти в любое время.
— Ситуация с наркореабилитацией в России становится всё хуже и хуже, и просвета не видно, 90 процентов всех «ребух» — это культивируемое насилие, а по всей стране не более двух десятков таких ребцентров, откуда клиент по своей воле может уйти в любое время.
Проблема здесь, конечно, в том, что государственной системы реабилитации зависимых практически не существует, а контролировать частников невозможно — большинство из них нигде не регистрируется официально. Максимум — как благотворительный фонд, НКО или организация, предоставляющая социальные услуги.
“
— Разговоры о необходимости создания государственной реабилитации ведутся постоянно, и, действительно, существует несколько реабилитационных отделений по стране, организованных местными властями, но это капля в море. Право способствовать принудительной госпитализации под разными предлогами (напоив, наколов, использовав естественное состояние опьянения) берут на себя частники. А дальше что? Дальше больного надо удерживать. Здесь как раз и начинается насилие. Отчасти, это обосновано — если человека выпустить сразу, он вернётся и разнесёт в щепки всех, кто отправил его на реабилитацию. Когда же пациент постепенно начинает привыкать, адаптироваться, идти на контакт — у него ведь нет другого выхода — появляется возможность начать с ним заниматься, доносить до его сознания, что можно жить иначе.
Но система реабилитации в частных РЦ завязана на деньгах, тратиться на грамотных психологов, психиатров, наркологов никто не будет. Их функции берут на себя такие же бывшие зависимые, реабилитанты. Люди, которые уже прошли насилие и издевательства в том же центре и теперь с удовольствием вымещают накопившееся на новичках:
— Понятно, что они тоже люди разные, с разными свойствами характера, так что, действительно, в ряде центров насилие превосходит то необходимое количество, которое нужно, чтобы удержать человека на первых этапах. Ещё в 90-х были центры, где унижение считалось обязательным предметом — якобы, человека нужно сначала обязательно втоптать в грязь, чтобы поднять уже в новом качестве. Сейчас, конечно, подобные методы должны считаться неприемлемыми и преступными.
Причина, по которой государство не берет на себя ответственность за помощь людям с зависимостями, по мнению Ханыкова, очень проста — все, как всегда, вращается вокруг денег. А реабилитация — очень дорогой процесс:
— Необходимы нормальные условия пребывания, грамотные программы и главное - качественные специалисты: наркологи, психологи, психиатры, социальные работники. Всем им нужно платить зарплату. То есть, минимальная цена за нормальную реабилитацию должна составлять 130-150 тысяч рублей в месяц. При этом, длиться минимум полгода. Дело ведь не только в детоксикации, но в том, что в процессе лечения должны меняться смысло-жизненные ориентации. Это не так просто — переделать личность. Причём, переделать не личность зависимого, а личность того человека, который им стал.
— Понятно, что они тоже люди разные, с разными свойствами характера, так что, действительно, в ряде центров насилие превосходит то необходимое количество, которое нужно, чтобы удержать человека на первых этапах. Ещё в 90-х были центры, где унижение считалось обязательным предметом — якобы, человека нужно сначала обязательно втоптать в грязь, чтобы поднять уже в новом качестве. Сейчас, конечно, подобные методы должны считаться неприемлемыми и преступными.
Причина, по которой государство не берет на себя ответственность за помощь людям с зависимостями, по мнению Ханыкова, очень проста — все, как всегда, вращается вокруг денег. А реабилитация — очень дорогой процесс:
— Необходимы нормальные условия пребывания, грамотные программы и главное - качественные специалисты: наркологи, психологи, психиатры, социальные работники. Всем им нужно платить зарплату. То есть, минимальная цена за нормальную реабилитацию должна составлять 130-150 тысяч рублей в месяц. При этом, длиться минимум полгода. Дело ведь не только в детоксикации, но в том, что в процессе лечения должны меняться смысло-жизненные ориентации. Это не так просто — переделать личность. Причём, переделать не личность зависимого, а личность того человека, который им стал.
Что происходит, когда государство отказывается брать на себя ответственность за реабилитацию зависимости, угадать несложно, примеров масса. Только недавно закончились судебные разбирательства по делу о смерти актера Дмитрия Марьянова в РЦ «Феникс», погибшего от неоказания медицинской помощи в октябре 2017 года.
Марьянов проходил курс реабилитации от алкогольной зависимости, но с самого начала все пошло не так. Только попав в центр, актер начал жаловаться на плохое самочувствие и боли в ноге, но руководство центра не придало этому значения, отказалось даже вызвать скорую или пригласить врача, несмотря на просьбы мужчины. Своих, штатных медиков в «Фениксе», конечно, не было. Вызвать врачей самостоятельно актер не мог, ведь телефон у него отобрали.
Когда самочувствие Марьянова ухудшилось настолько, что его уже невозможно было игнорировать, скорую все же вызвали. Спустя несколько дней. К сожалению, в больнице медики смогли только констатировать смерть пациента, скончавшегося от разрыва задней стенки подвздошной вены. Врачи отметили, что, если бы скорая была вызвана сразу, мужчину можно было бы спасти.
Марьянов проходил курс реабилитации от алкогольной зависимости, но с самого начала все пошло не так. Только попав в центр, актер начал жаловаться на плохое самочувствие и боли в ноге, но руководство центра не придало этому значения, отказалось даже вызвать скорую или пригласить врача, несмотря на просьбы мужчины. Своих, штатных медиков в «Фениксе», конечно, не было. Вызвать врачей самостоятельно актер не мог, ведь телефон у него отобрали.
Когда самочувствие Марьянова ухудшилось настолько, что его уже невозможно было игнорировать, скорую все же вызвали. Спустя несколько дней. К сожалению, в больнице медики смогли только констатировать смерть пациента, скончавшегося от разрыва задней стенки подвздошной вены. Врачи отметили, что, если бы скорая была вызвана сразу, мужчину можно было бы спасти.
Труды и дети
Подростковых центров по стране меньше всего, но работают они практически так же, как мотивационные, да и держат их, как правило, те же люди. Программа реабилитации у детей такая же, как у взрослых: физическая и психологическая ломка, как залог трезвости. Интересно, что после прохождения курса заявления в полицию практически никто не несет: за время нахождения в центре — а это от 6 месяцев до 2 лет, восприятие мира и себя в нем у человека искажается настолько, что все происходившее кажется верным и оправданным.
Сын Татьяны, например, всегда был приличным, умным мальчиком. После развода родителей начал загуливать с друзьями, была, конечно, и выпивка, а может, и легкие наркотики — тут женщина не уверена. Справиться своими силами с трудным подростком у матери-одиночки не получалось, она нашла центр реабилитации для подростков. Кирилл уехал в центр, где таких же детей как он пытали водой.
Сын Татьяны, например, всегда был приличным, умным мальчиком. После развода родителей начал загуливать с друзьями, была, конечно, и выпивка, а может, и легкие наркотики — тут женщина не уверена. Справиться своими силами с трудным подростком у матери-одиночки не получалось, она нашла центр реабилитации для подростков. Кирилл уехал в центр, где таких же детей как он пытали водой.
“
— У нас очень мало именно детских центров, — объясняет женщина. — Найти хоть один — чудо, да и о тех ужасах, что могут происходить, я тогда не знала. Детей втаптывали в грязь всеми возможными способами. Заставляли ночами писать фразу «я мразь». Физические наказания включали в себя сидение в бассейне с ледяной водой по несколько часов, плевали на голову. Пытали, поливая струей воды прямо на темечко – со временем это превращается в такую адскую боль, что кажется, будто голова взорвется. Откуда такие методы — догадаться нетрудно. Практически все руководство, консультанты и волонтеры — бывшие уголовники.
Другой малораспространенный вид РЦ — чистые трудовые, то есть, без сектантского подтекста, безыдейные. Эксперты Readovka замечают, что сегодня чаще всего они встречаются в районе Сочи, где идет вечная стройка.
Самый простой способ попасть в трудовой РЦ — по объявлению, которые так часто расклеивают на столбах, деревьях, особенно вблизи автовокзалов. Звонок по номеру, где предлагают «анонимную и бесплатную помощь зависимым», — верный путь в рабочий дом. Попадать туда лучше здоровым. Тут как в тюрьме: заболеешь — сдохнешь, ведь по убеждению руководителей трудовых заведений — все немощи от лени. Либо так выходят наркотики и алкоголь.
Рабочие дома часто становятся пристанищем для бездомных, которым уже еда и хоть какая-то крыша над головой кажутся высшим благом, а также для бывших заключенных и скрывающихся преступников. Последние, понимая, что легализоваться во внешнем мире у них не получится, чувствуют себя в центрах, как на подводной лодке, куда точно не дотянется рука закона. А бывшие заключенные замечают, что порядки в центре практически такие же, как на зоне, только свободы чуть больше.
Самый простой способ попасть в трудовой РЦ — по объявлению, которые так часто расклеивают на столбах, деревьях, особенно вблизи автовокзалов. Звонок по номеру, где предлагают «анонимную и бесплатную помощь зависимым», — верный путь в рабочий дом. Попадать туда лучше здоровым. Тут как в тюрьме: заболеешь — сдохнешь, ведь по убеждению руководителей трудовых заведений — все немощи от лени. Либо так выходят наркотики и алкоголь.
Рабочие дома часто становятся пристанищем для бездомных, которым уже еда и хоть какая-то крыша над головой кажутся высшим благом, а также для бывших заключенных и скрывающихся преступников. Последние, понимая, что легализоваться во внешнем мире у них не получится, чувствуют себя в центрах, как на подводной лодке, куда точно не дотянется рука закона. А бывшие заключенные замечают, что порядки в центре практически такие же, как на зоне, только свободы чуть больше.
Сергей попал в трудовой РЦ под Иркутском в состоянии абстинентного синдрома. Сразу по приезду мужчину отправили валить лес на дрова. Там же он ковал скобы, таскал шпалы. Несогласным с режимом выбривали проплешины на голове и избивали. Выбрался мужчина чудом — попал в больницу с инфекционным эндокардитом после того, как на протяжении нескольких дней его симптомы объясняли ломкой и отказывались дать даже таблетки от температуры:
“
— Больше всего мне запомнилось процветавшее стукачество. Всех и на каждого — даже на самого себя. Каждый вечер у нас проходили собрания, где мы рассказывали, кто что сделал плохого за день. И стучишь даже сам на себя, потому что понимаешь — если скажет кто-то другой, будет хуже. А еще постоянные утруднения за любой проступок: это, например, натаскать воды в бочку на территории центра из реки. Или пойти валить лес на дрова в одиночку. Могли и посадить в изолятор — это такая комната два на два метра, бывшая оружейка у военных. Там ведро, тебе туда приносят еду. Сидеть будешь, пока не поменяешь свое поведение и отношение.
И что делать?
Общее мнение, которое охотно разделяют руководители большинства рехабов — без насилия с зависимыми нельзя. Они считают своих подопечных отбросами, транслируя им ту же мысль. И они верят. Именно это является одной из главных причин того, почему по выходу из очередной «частной тюрьмы» экс-реабилитант не бежит подавать заявление в полицию. Он верит, что сам заслужил такое обращение и по-другому было нельзя.
На самом деле, по-другому можно и нужно. Виктор Ханыков приводит пример Швеции, где наркополитика является одной из самых жестких в мире – преступлением там считается не только продажа, но даже употребление наркотиков:
— В конце 90-х я имел возможность глубоко познакомиться с их системой работы с зависимостями. Там не нужно было никаких уголовных дел, судебных решений, чтобы поместить человека в стационар — достаточно мнения врача и родственников. Дальше, уже на месте, проводились анализы. Если зависимый соглашается на реабилитацию добровольно, то первый этап — трехнедельная детоксикация в приятном отделении на 12 коек, с разными кухнями, тренажерными залами. И, разумеется, с медикаментозным лечением под контролем психиатров, наркологов, реаниматологов. Дальше — помещение в реабилитационный центр на три месяца по программе 12 шагов. После этого, если человек считает нужным, он остается. Либо его переводят на амбулаторное лечение, где устанавливается соцнадзор, человека обеспечивают работой, жильем.
Естественно, затраты на такую систему будут огромными — даже больше предложенных наркологом 130-150 тысяч в месяц. Но, по словам правозащитника Льва Левинсона, финансирование проблемы наркозависимости в России идет неплохое, но в другой части — людей проще сажать, чем лечить:
“
— Поэтому именно на финансирование борьбы с наркотиками ежегодно правоохранителям выделяются огромные средства. Конечно, было бы более правильно, если бы они пошли Минздраву, но только денег на это он не просит. С их точки зрения, проблема с зависимостью совсем не острая, ведь очередей в государственные наркологические центры нет. Их нет, потому что обращение в такое учреждение обязательно приведет к постановке на учет.
Пока нет государственной альтернативы, частные реабилитационные центры будут продолжать функционировать. Конечно, среди них есть и качественные профильные учреждения с настоящим медперсоналом, работающими программами. Они более рентабельны и востребованы, но их мало — для создания такого РЦ необходимо вложить несколько миллионов рублей, отбить которые быстро не получится. «Стандартный» отобьется в первый же месяц.
Конец
Станислав побывал в трех реабилитационных центрах и сбегал из каждого. Первое, что он делал после побега, — снова употреблял наркотик:
— Ты не получаешь никаких навыков, просто уходишь от одной зависимости в другие шоры. Просто забиваешь ее. А когда выходишь, у тебя социального опыта — ноль, ведь ты просто забивал все свои эмоции. И тут ты выходишь в социум и остаешься абсолютно один, наедине с собой. Забитый и озлобленный. И все возвращается.
Мужчина сравнивает это с замкнутым кругом, выбраться из которого невозможно: ты идешь в центр, чтобы обрести спасение от болезни, но психологическое давление, ломка, только глубже втаптывают тебя в зависимость. Ты озлобляешься и, выходя из РЦ, снова скатываешься туда, откуда так старался сбежать. Причем, как будто специально, от злобы, чтобы отомстить тем, кто держал и ломал тебя, взрослого, самостоятельного человека. Опустившись на самое дно, ты снова ищешь спасения в той же системе — а вдруг новый центр будет другим? вдруг там помогут?
Путей из системы не так много. По сути, их всего два: найти в себе силы обратиться за реабилитацией в одну из немногих качественных государственных клиник, несмотря на постановку на учет. Или умереть после продолжительной борьбы с зависимостью и кочевания по реабилитационным центрам. Станислав, к счастью, выбрал первое.
— Ты не получаешь никаких навыков, просто уходишь от одной зависимости в другие шоры. Просто забиваешь ее. А когда выходишь, у тебя социального опыта — ноль, ведь ты просто забивал все свои эмоции. И тут ты выходишь в социум и остаешься абсолютно один, наедине с собой. Забитый и озлобленный. И все возвращается.
Мужчина сравнивает это с замкнутым кругом, выбраться из которого невозможно: ты идешь в центр, чтобы обрести спасение от болезни, но психологическое давление, ломка, только глубже втаптывают тебя в зависимость. Ты озлобляешься и, выходя из РЦ, снова скатываешься туда, откуда так старался сбежать. Причем, как будто специально, от злобы, чтобы отомстить тем, кто держал и ломал тебя, взрослого, самостоятельного человека. Опустившись на самое дно, ты снова ищешь спасения в той же системе — а вдруг новый центр будет другим? вдруг там помогут?
Путей из системы не так много. По сути, их всего два: найти в себе силы обратиться за реабилитацией в одну из немногих качественных государственных клиник, несмотря на постановку на учет. Или умереть после продолжительной борьбы с зависимостью и кочевания по реабилитационным центрам. Станислав, к счастью, выбрал первое.
readovka.ru
2021
2021