31 декабря 1999 года президент России Борис Ельцин выступил с исторической речью: «Я ухожу». Ельцин уходил в отставку. 90-е годы были богаты на неожиданности, и финальная подоспела прямо к последнему их дню. Естественно, один из главных вопросов звучал как: «И кто теперь?»

На 1999 год средняя зарплата в России составляла около $60 в месяц — уровень Экваториальной Африки (к 2024 году - около $800). Средняя пенсия недотягивала до 450 рублей - в наше время 23,4 тысячи. Безработица достигала 13% (в нынешние времена около 5%). Продолжительность жизни — 65 лет — уровень не самых благополучных стран Латинской Америки. Примерно там же находились все ключевые показатели жизни — от уровня преступности до общественного здоровья. Некоторые типичные явления 90-х из сегодняшнего дня выглядят просто фантасмагорически: сейчас об этом уже все забыли, но тогда обычным делом считалась задержка зарплаты или пенсии на несколько месяцев.

Менее заметной для населения, но очень серьёзной угрозой был паралич государственного управления. Налоги систематически не собирались даже с крупнейших корпораций, а некоторые области были уже просто неуправляемыми. Чеченская проблема общеизвестна: республика фактически отделилась, и теперь главной её отраслью хозяйства были набеги на РФ.

В общем, страна находилась в катастрофическом положении.

Борис Ельцин должен был уйти с поста президента в 2000 году. Однако было заранее понятно, что проблема преемника встанет в полный рост. После 1996 года Ельцин стремительно дряхлел. Слухи о том, что он не дождётся конца своего срока, начали ходить ещё в 1998 году.

Очевидная проблема состояла в том, что в ближнем кругу Ельцина имелись тайные манипуляторы, бизнесмены-авантюристы, магнаты, аппаратчики — кто угодно. Но не было харизматичных публичных лидеров. Репутация самого Ельцина была угроблена давно и безвозвратно.

Постоянно болеющий президент переложил многие управленческие функции на ближний круг. Размышляя о том, кто мог бы возглавить страну, президент Ельцин и его окружение довольно быстро остановились на фигуре Владимира Путина.

На тот момент Путин был неплохо известен окружению Ельцина. В советское время он служил в разведке КГБ. В 90-е работал в мэрии Санкт-Петербурга и входил в окружение Анатолия Собчака; затем работал в администрации президента, а с июля 1998 года возглавлял ФСБ. За время карьеры в Петербурге и Москве он успел проявить себя как человек компетентный и не склонный к резким действиям во внутренней политике.

2 августа 1999 года начался вооружённый мятеж в Дагестане, через несколько дней к нему добавилось вторжение чеченских боевиков. А уже 9 числа Ельцин назначил Путина исполняющим обязанности премьер-министра. Путин с ходу начал делать резкие заявления. Хотя о его существовании страна узнала только что, появление нового лица сограждан скорее обрадовало. Сейчас Владимир Путин — один из сильнейших мировых лидеров, а тогда он мало был известен, тем не менее подавляющее большинство публичных политиков в России на конец 90-х вызывало у аудитории бешенство, и отсутствие плохой репутации само по себе было козырем. Тем более что здесь речь шла о наведении порядка жёсткими методами. Первый широко разошедшийся путинский афоризм, собственно, был посвящён борьбе с терроризмом: «Мы будем преследовать террористов везде <…> в туалете поймаем — мы и в сортире их замочим». К тому же подкупала некая публичная откровенность: «От нашей собственной безалаберности и слабости всё проистекает. У нас куда ни сунься, у нас везде "Чечня". В экономику сунься — там беда и горе, посмотрите на наши международные отношения, у нас везде какая-то зияющая дыра».

В сентябре премьер посетил Дагестан, только что отбившийся от террористов. Путин произнес короткую энергичную речь с рюмкой водки в руках - в память о погибших. В конце он отставил ее: "пить будем потом" - в смысле, когда справимся с угрозой. Через двадцать лет, когда вооруженное подполье было разгромлено, президент вновь приехал в Дагестан. И допил эту рюмку.

Репетицией президентских выборов стали парламентские. Конкуренция развернулась между шестью основными партиями. В качестве «партии власти» выступал недавно созданный блок «Единство» во главе с очень популярным тогда министром МЧС Сергеем Шойгу. Конкуренцию ему составлял старый противник Ельцина, Геннадий Зюганов, лидер Коммунистической партии. КПРФ все 90-е была главной головной болью Кремля, но серьёзным соперником выступал блок «Отечество — вся Россия» во главе с бывшим премьер-министром Евгением Примаковым и мэром Москвы Юрием Лужковым. Наконец, этажом ниже шли три менее мощные партии. «Союз правых сил» олицетворял прогосударственных либералов, национал-популисты группировались вокруг ЛДПР Владимира Жириновского, а интеллигенция шла чаще за «Яблоком» Григория Явлинского.

Выборы предваряла массированная кампания в прессе. Формально победу в парламентской гонке одержали коммунисты. КПРФ взяла 24% голосов избирателей, на 1% обойдя «Единство». ОВР проиграла, набрав только 13%. Четвёртое место заняла партия СПС — «Союз правых сил» — во главе с бывшим премьером Сергеем Кириенко. Это формально не так много, но Путину и его окружению удалось отстроить взаимодействие с малыми фракциями и даже коммунистами и приобрести комфортное преимущество в Думе.

26 марта 2000 года состоялись выборы президента. Путин подошёл к ним на пике политической формы. За восемь месяцев он успел познакомить с собой публику, к нему уже привыкли. Во внутренней политике он прекрасно выглядел на контрасте с Ельциным. Фраза «и вообще, сам ходит, сам говорит» вовсе не звучала шуткой при сравнении с похожим на зомби предшественником. Тем более что ожидания от нового лидера были довольно умеренными: просто восстановить базовые функции государства. Благо Путин неожиданно сумел пробудить ожидания у всех: демократы ждали реформ, средний обыватель радовался новому энергичному лицу без флёра грязных дел за спиной, силовики видели своего человека, а все вместе надеялись на наведение порядка в государстве. К тому же в наше время трудно это представить, но к концу 90-х у многих вызывала совершенно не шутейный страх теоретическая перспектива возвращения во власть коммунистов, а Путин от советского прошлого был очевидно дистанцирован, несмотря на опыт работы в КГБ.

Кроме того, последнее по перечислению, но не по значению — Кампания в Чечне была ожесточенной, но федеральные войска ее явно выигрывали. Буквально за неделю до выборов закончилось последнее большое сражение, и хотя впереди была ещё мучительная партизанско-террористическая война, жажду мести у сограждан армия в значительной степени утолила. Пленные боевики, ковыляющие к месту сбора с руками на голове, были не только блестящей демонстрацией победителя в этом кровавом походе, но и напоминали о том, кто поход благословил и возглавил.

Всего этого в сумме вполне хватило. Путин получил почти 53% голосов пришедших на избирательные участки, что давало победу в первом туре. Лидер КПРФ Геннадий Зюганов набрал свои 29% голосов, но после поражения в 1996 году, когда его обошёл Ельцин, коммунисты скорее ехали по инерции, пользуясь поддержкой своего традиционного электората. За ним следовал провал — третье место занял рафинированный высокомерный либеральный интеллектуал Григорий Явлинский — всего около 6%.

Самой очевидной проблемой, которую предстояло решить, было восстановление экономики. Премьер-министром при Путине стал Михаил Касьянов, человек, которого ассоциировали с ельцинским семейным кланом. Однако должности министров экономического развития и финансов получили старые знакомые Путина по работе в Петербурге — Герман Греф и Алексей Кудрин.

Серьёзно помогала и перемена конъюнктуры. В конце 90-х начался рост мировых цен на нефть — ключевой экспортный товар России. Это позволило сформировать профицитный бюджет впервые за очень долгое время. Однако простым накоплением денег дело не исчерпывалось.

В первые путинские годы было серьёзно реформировано налоговое законодательство. Самым очевидным изменением было установление плоской шкалы подоходного налога в 13% и уничтожение ряда льгот на его уплату. Само количество налогов было в несколько раз сокращено — старое налоговое законодательство было слишком запутанным, а условия просто невыносимыми.

Эти самые 13% стали одним из знаковых решений первого срока Путина и одним из самых дискуссионных. Много говорилось о прогрессивной шкале налогообложения, более характерной для развитых экономик. Однако логика в этом решении имелась вполне прозрачная.

До сих пор запутанная обременительная система налогообложения вкупе с общей слабостью государства вели к тому, что налоги на доходы физических лиц собирались очень плохо. Социальная реклама «Пожалуйста, заплатите налоги» вызывала скорее остроты в духе «В наших казино не хватает фишек. Пожалуйста…». Новое решение стало фестивалем кнута и пряника. С одной стороны, ставка в 13% была самой низкой для Европы (в 2000 году в России подоходный налог доходил до 35%). Её было просто обсчитать. Она стимулировала действительно платить положенное в казну в обмен на легализацию. Оборотные налоги вообще упразднялись. С другой стороны, за уклонение от этой выплаты начали реально привлекать к ответственности, и уровень потенциальных неприятностей был достаточно высоким, а сами неприятности достаточно реальными, чтобы стимулировать уплату налогов страхом там, где не работала совесть. Кроме того, уничтожались разнообразные льготы, разрывавшие единую налоговую систему и вносившие хаос в администрирование. Естественно, описывается идеальный вариант — уклонение от налогов в человеческой природе. Однако фактический итог однозначно говорил в пользу реформаторов. За два года собираемость налогов выросла сразу на треть, и в дальнейшем этот рост превратился в устойчивую тенденцию. Позднее к теме возврата прогрессивной шкалы не возвращались по принципу «не чини то, что не сломалось», и по наши дни ставка в 13% сохраняется. Роль этой реформы в феномене «тучных нулевых» в действительности оказалась не ниже, чем роль нефтяных цен. Как считается, размах уклонения от налогов снизился примерно вдвое.

Собственно, другим направлением реформы было именно обложение налогами сырьевиков. НДПИ — налог на добычу полезных ископаемых — кажется нам привычным и бывшим всегда, но он появился именно в ходе реформы 2001 года. Вместе с привязкой пошлин к уровню текущих цен на нефть это позволило фактически национализировать нефтяную ренту*. В сумме страна приобрела куда более сбалансированную систему налогов, в рамках которой на сырьевой сектор падала гораздо более существенная нагрузка.

Этот резкий рост доходов был использован для опережающих выплат Россией долгов перед международными организациями, кредитовавшими федерацию все 90-е годы. Наконец, в 2004 году был создан Стабилизационный фонд России, аккумулировавший сверхприбыли. К этой идее многие относились неоднозначно. Конечно, деньги, сложенные в «кубышку» оказывались изъяты из экономики. Однако благодаря этой подушке безопасности Россия довольно легко перенесла целый ряд экономических кризисов — в 2008 и 2015 годах экономика России слегка покачнулась от ударов, которые для менее прочных стран оказались крайне тяжелыми.

Всё это в сумме можно смело назвать одним из ключевых успехов Москвы на первом сроке Путина. Сейчас просто трудно представить, какие авгиевы конюшни были разобраны тогда. Заслуга президента и его команды образца 1999–2004 состояла в том, что была переломлена очень скверная тенденция: в общем-то, естественный ход вещей в нулевые вёл Россию в разряд failed state — большой северной Сомали. Этот сценарий не состоялся. Сейчас это звучит дико, но 2003 год считался моментом, когда российская экономика может рухнуть под бременем внешних долгов. Этого не произошло, 2003 остался совершенно обычным годом.

Правда, страна почувствовала всё это на себе не сразу. Хотя мы говорим о «лихих девяностых», настоящая мгла перед рассветом падает как раз на ранние нулевые — по большинству социальных показателей, от уровня преступности и алкопсихозов до продолжительности жизни, спад шёл до 2002–2003. Исключение составляли зарплаты и пенсии - они начали расти почти сразу. Тут следует держать в голове, что крупные общества и государства обладают сильной инерцией и мгновенно не меняется ничего. Для людей это всё ещё были тёмные годы. На этот недлинный период пришёлся целый веер техногенных катастроф, терактов, происшествий с человеческими жертвами. Самой памятной стала катастрофа 2000 года — из-за взрыва торпеды на борту погибла подводная лодка «Курск» со всем экипажем в 118 человек.

"Курск" стал для Путина личным испытанием. Президент поехал лично встречаться с родственниками погибших моряков. Путин, конечно, уже к тому моменту выступал перед большой аудиторией, но никогда - перед такой: несколько сот раздавленных горем людей. Без всякого преувеличения, это была самая жесткая из прямых встреч, какие вообще могут быть у главы государства. Это был исключительно тяжкий разговор, и здесь глава государства выступал не как президент и политик, а как человек.

Война в Чечне продолжалась и постепенно перешла из острой болезни в хроническую: боевики не контролировали территорию, зато познакомили Россию с атаками смертников и всё более изощрёнными терактами. Первая половина «нулевых» — это массовые захваты заложников на Дубровке и в Беслане, это ставшие просто-таки рутинными взрывы в публичных местах, это засады и подрывы в самой Чечне. То, что государство не сломалось и всё это время продолжало продавливать единожды избранную стратегию, говорит о способности к планированию и об упорстве в достижении целей. Но вот на местах ситуация была просто катастрофической, государственная машина функционировала не просто с перебоями, зачастую реальность была более мрачной и позорной, чем могли бы нарисовать недоброжелатели. К примеру, в 2004 году две террористки-смертницы попали на борт самолётов, вылетавших из Москвы, за взятку в тысячу рублей. Ведомства, занятые борьбой с терроризмом, очень скудно обменивались информацией: левая рука не знала, что делает правая. И всё это крайне дурно сказывалось на общих усилиях. Однако прогресс был виден и здесь. Хотя это не было очевидно для обывателя, но переход боевиков от «общевойсковой» войны к партизанской, а от чистой партизанщины — к террору означал их ослабление и неспособность дальше вести боевые действия более высокого уровня. Для обывателя более убедительно выглядели головы полевых командиров. Люди, чьи фамилии в 90-е наводили ужас, один за другим оказывались в земле: Бараев, Радуев, Исрапилов, Хаттаб, Гелаев…

Во внешней политике Россия нащупывала своё место в мире. Начиналось всё довольно оптимистично — Путин скорее дружественно относился к западному миру, а теракты 11 сентября 2001 года несколько сблизили Россию и США на почве противостояния исламистам. Вдобавок у Путина установились очень хорошие личные отношения с целым рядом западных лидеров. В общем-то, на это потепление не повлияло радикально даже вторжение США в Ирак в 2003 году — да, Россия выступила резко против этой кампании, но тут РФ действовала в составе широкой коалиции, включавшей ещё и Францию с Германией. Впрочем, этот «роман» был недлинным: поворотным пунктом стал приём в НАТО стран Восточной Европы, включая государства Прибалтики. Все эти шаги у нас восприняли как угрозу собственной безопасности — и не сказать чтобы без оснований. Одновременно на Украине постепенно, чередой экономических и политических кризисов, закладывалась та ситуация, которая привела в итоге к взрыву на майдане и нынешней войне.